Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

---

Shadow Fern

Тома выбирают те, кто любит разноплановость (переходы от сияющего мальчишки-одуванчика до умудренного бородатого отшельника), кто любит в нем гремучую смесь из мегаватной сексуальности и заумного шекспироведа. За эхехе многие любят, а что такое это эхехе? Это концентрат из открытой обнимашкам души, из дара обаяния, из проклятия быть непонятным.
Почему-то сложно описать Тома. Это и подсолнушек на ножке, тянущийся к свету. Но это и тенистый папоротник, прячущийся от взора. Да и есть почему прятаться. Столько людей жаждет увидеть как он цветёт в тайную ночь. Может, папоротник не желает раскрывать свою тайну, а может, не хочет расстраивать потерей надежды ищущих его не существующее цветение.

---

Карамельный подполковник vs вирус в Империи

часть от 24 марта в 19_55

2020-03-24 в 19:55 Гость

- Хемсворт! На выход! - приказала она тоном, не терпящим возражений. То, что наглая девица привыкла командовать, Лиам понял еще тогда, когда во время налета его разоружили двое дюжих парней и, предъявив ей связанного лейтенанта Хемсворта, чуть не пинками затолкали в камеру вместе с командером Реннером. Который сейчас, измордованный после допроса, отлеживался на единственной кушетке.
Девица была что надо. Ладная, сочная. Рыжие волосы, собранные в высокий конский хвост, чистая кожа, капризно изогнутые мягкие губы, крутые бедра, длинные нервные ноги, что у твоей норовистой кобылки. В мирное время младший Хемсворт оприходовал бы ее в два счета.
- Лиам, детка! - очаровательно улыбнулся лейтенант, - меня зовут Лиам.
За спиной у девицы маячили все те же амбалы, в руках они держали бластеры, а пальцы держали на спусковых крючках, что ставило младшего Хемсворта в позицию однозначного выбора. А ни в какие такие позиции Ли становиться не любил. И от этого борзел еще больше.
- А ты всюду их за собой таскаешь, крошка? - спросил он, кивком указывая на амбалов, - в дУше они тоже тебе помогают?
Один из мужчин сделал шаг вперед, но был остановлен поднятой рукой девчонки. Она сама подошла к Лиаму вплотную, и тот моргнуть не успел, как ему в прямо под челюсть упирался длинный тонкий стилет.
- Я бы отрезала тебе твой поганый язык, Хемсворт, если бы мне не нужно было, чтобы ты говорил.
Лиам осклабился, а девица слегка усилила нажим, и лейтенант почувствовал, как лезвие легко вспороло кожу.
- А знаешь, говорить тебе вовсе не обязательно, - бешено сверкая злющими глазами, какого-то странного, прозрачно-серого оттенка, прошипела девушка, - ты вполне можешь написать свои ответы. Для этого тебе хватит пальцев всего на одной руке. Сечешь, недоносок?
Лиам терпеть не мог баб-военных. Вечно они так. Думают, раз напялили камуфло, то значит у них автоматически выросли яйца. А на деле — не было бы у нее за спиной двоих громил — кем бы она была сейчас перед Лиамом? Перепуганной девкой с невъебенным ЧСВ, да и все.
Однако он сам постарался засунуть свое собственное ЧСВ куда поглубже. На время. Он еще покажет этой сучке, на кого она посмела тявкать.
В допросной его, естественно, накрепко привязали к стулу. Чтобы он не начал раньше времени показывать, вероятно.
- Что, сладкая, любишь пожестче, да? - спросил Лиам, когда амбалы закончили вязать его и вышли.
- Раз уж мы одни и ты хочешь поиграть в полицейскую и вора, может, назовешь свое имя? - храбрился свяанный Ли.
- Можешь звать меня Белкой - сухо ответила девица, - И ты вскоре убедишься, что играть с тобой никто не намерен.
- Белкой? - заржал конем Лиам, - ты типа того…. Орешки любишь? И он, насколько позволяли веревки, похабно вильнул бедрами.
Но девица на подначку не повелась.
- Пока же, - продолжила она, глядя на Хемсворта, как на грязь, - мне нужен от тебя ответ на один единственный вопрос — с какой целью в вашу часть прибыл подполковник разведки Томас Хиддлстон?
«Вот значит как, - подумал Лиам, - вот, что тебе интересно. Шпионские делишки Империи...»
Младший Хемсворт шпионов не любил. Они были какими-то скользкими, верткими. Одно слово - змееныши. Он же сам был парень простой: вот свои, вот враги, вот свои мочат врагов. Ура! А эти шпионские игрища — для таких, как подполковник, дери его через забор, Хиддлстон, гнусных типчиков. И на что только у братишки встал? Только поэтому, что у братца, похоже, крепко стояло на чертового сноба из разведки, Лиам и собирался молчать. Да еще и потому, что вроде как присягал Империи на верность. Хоть бы даже эта самая Империя, похоже, с пробором положила на целую воинскую часть таких же, как и Ли, ей присягавших. Сколько времени прошло с момента налета Сопротивления? Двое суток? Их даже не попытались отбить.
- Мне повторить вопрос? - раздраженно спросила Белка.
- Нет, я понял, детка. И мой ответ — отсоси.
Серые глаза напротив зажглись бешенством.
- Роджерс! - рявкнула сучка.
Один из амбалов тут же возник в допросной.
- Тащи сюда его братца! - велела девица и, когда тот помчался исполнять приказание, встала со стула и подошла к Лиаму вплотную, наклонилась над ним, уперев руки ему в бедра. Между их лицами было расстояние в какие-то пару сантиметров.
- Отсосать, говоришь? - улыбнулась рыжая, - три года назад я попала в плен к вашим. Один такой же вот самодовольный ублюдок, как ты, предложил мне отсосать. Знаешь, что я сделала? Я открыла рот. Чтобы прокусить его вонючий пенис.
Лиам мотнул головой, пытаясь отстраниться от бешеной бабы. Будь его воля, он баб в армию не брал бы. Ведьмы чертовы.

Крисовой заднице на полу было жестко и холодно. Но несмотря на это, а также на гудящую колоколом голову, Хемсворт не унывал. Отвернувшийся к стенке и мирно сопящий на кушетке подполковник уже целых полчаса демонстрировал Крису свой шикарный филей. Не то чтобы капитану не хотелось подойти и попробовать это чудо природы на ощупь, но что-то ему подсказывало, что хозяин этого чуда тут же переломает ему за такое дело пальцы. Поэтому Крис просто смотрел, пока вредный змееныш не решил даже во сне, что может лишить Хемсворта такого приятного зрелища, и не повернулся на другой бок — к стене задом, к Крису передом. Устроив ладони под щекой, Том сладко засопел, забавно шмыгнул носом и потер одной голой ступней о другую. Крис моментально завис на узких стопах своего личного проклятия, представляя, как, будь его, Криса, воля, он бы всласть зацеловал бы каждый карамельный пальчик, как плавно обводил бы большими пальцами розовые пятки, как нежно гладил бы высокий подъем, прежде чем раздвинуть широко эти ноги, да и….
«Обязательно так греметь замком?» - раздраженно подумал капитан, которого в его фантазиях прервали на самом интересном месте.
- Хемсворт! На выход! - проревел громадный детина.
- Обязательно так орать? - сморщился Крис, обеспокоенно глядя на зашевелившегося Тома, - Не видите, спит человек?
Но его вопросы ожидаемо проигнорировали и вытолкали Криса взашей, поэтому он не видел тревожный взгляд, которым проснувшийся Том долго буравил закрывшуюся за ним дверь камеры.

- Лиам! Братишка! - Крис рванулся из захвата, увидев младшенького в комнате для допросов. Живой, мелкий! Пусть связанный, но живой, слава всем богам!
- Крис! - дернулся в путах Лиам, но хлесткий, как удар плеткой, женский голос осадил его:
- Сидеть!
Ли перестал трепыхаться.
- Этого на колени! - приказала заправлявшая допросом женщина и кивнула в сторону старшего Хемсворта.
Капитана ударили по голени и для верности уперли дуло бластера в спину. Крис тяжело опустился на колени.
- Итак, я повторю свой вопрос, - деланно-безразличным голосом произнесла дознавательница, - какая миссия была у подполковника Хиддлстона?
Лиам уперто молчал.
- Роджерс! - махнула рукой Белка, и тут же дуло бластера оказалось у виска Криса.
- Считаю до трех, - раздраженно сказала девица, - на счет три, если я не услышу внятного ответа, твоему братцу вышибут мозги. Это был первый раз.
- Да пошла ты! - выплюнул Лиам.
- Ли, не ведись, слышишь?! - закричал Крис.
- Два! - и рыжая сучка тряхнула хвостом.
- Ли, молчи, она не посмеет!
- Три! - Белка вопросительно посмотрела на Лиама, и, не услышав ответа, скомандовала:
- Роджерс!
Щелкнул предохранитель.
- Нет!!! - заорал Лиам, срывая голос, - Не смей, блядь! Не смей его трогать! Хер с тобой, подавись ты, сука бешеная! Хочешь знать, нахуя здесь Хиддлс? Чтобы взять вашего Нормана. Джеймса, мать его, Нормана, Командующего Северо-Западной территорией Сопротивления. Поняла, ты, тварь?!
Злые слезы катились по щекам лейтенанта. Крис подумал, что Лиам никогда не простит ему, что он видел эти слезы.
Брата увели, а Крис все еще стоял на коленях, потрясенный. Мысли, как бешеные хомяки в колесе, крутились в его голове, сталкиваясь, натыкаясь одна на другую. Его брат только что выдал Тома. Ради того, чтобы Крис жил. Просто обменял одну жизнь на другую. Отдал такой козырь в руки сволочей из Сопротивления. Глупый, перепуганный, родной мальчишка... Болезненно желанный Том. А если бы на месте брата оказался он, Крис? Как бы он поступил? Смог ли позволить девчонке пристрелить Ли? Отдал бы ей Тома. И Крис до кровавых полукружий на ладонях стиснул кулаки, понимая, что да, отдал бы. Сам вывел бы на расстрел, только бы мелкий жил.

Сара Норман вышла из допросной и тяжело прислонилась к стене. От ненависти к двум братьям и от отвращения к самой себе ее потряхивало. Она сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять сорвавшийся в галоп пульс.
- Этого не надо было делать!
- Черт! - выдохнула она сквозь стиснутые зубы, - обязательно так подкрадываться?
- Обязательно устраивать представления? - он помахал перед самым носом Сары тонким планшетом, на который транслировалась запись допроса.
- Как еще мне нужно было выбить из Хемсворта ответ? Думаешь, они бы стали с нами церемониться? Ты забыл, что они сделали со мной?
Мужчина напротив болезненно поморщился.
- Я помню, Сара. Но мы не станем уподобляться им.
- Черт бы тебя драл с твоим чистоплюйством, брат!
- Как твой брат, я согласен выслушать твои претензии. Но как твой командир, я запрещаю тебе впредь устраивать нечто подобное. Ты поняла?
- Но Джеймс!
- Ты. Меня. Поняла?
Девушка, не отпуская взгляд таких же, как у нее, светло-серых глаз, поднесла к губам руку брата и коротко поцеловала.
- Я поняла Вас, экселенц.
Тот порывисто обнял сестру, прижал к себе, крепко, не оторвешь.
- Готовь эвакуацию, - мягко шепнул Норман, поглаживая девушку по спине, - завтра мы возвращаемся домой.
- Что с пленными? - обняла в ответ Сара.
- Возьмем с собой.
- А Хиддлстон? Уберем его?
Мужчина задумался:
- Посмотрим. Я еще не решил

---

Карамельный подполковник vs вирус в Империи

часть 11 от 23 марта в 19-23

- А ну убрали от него свои грязные лапы, сукины дети! - с этими словами Крис рывком поднял себя с койки и даже сделал один шаг в бесплотной надежде вырвать свое вредное счастье из рук конвоиров, но от резкого движения вновь накатила липкая дурнота, голова закружилась, ноги сделались ватными, и Крис рухнул на грязный пол тесной камеры прежде, чем за Томом и тюремщиками закрылась дверь

И опять несуразные кошмары и видения, правда запомнить их на этот раз Крис не сумел. Лишь смазанные образы и лица. Когда он первый раз открыл глаза, в камере было тихо. Лишь издали доносились невнятные разговоры размазавших их ублюдков и редкий смех. Скрипнув зубами, он еле отодрал себя от бетонного ола, и сделав небольшое усилие дополз до уже родного тощего матраса. Тома рядом не было, это заставляло леденеть кровь в жилах, и подбивало на активные действия. Увы, организм с ним не был согласен, и при очередной попытке подняться, отзывался головокружением и дурнотой. Бросив мимолетный взгляд на окно за мелкой решеткой, он только тяжело выдохнул. Уже была глубокая ночь, и мысли о том, где сейчас находится Том, и что эти твари могли сделать с ним, становились все более паническими. Не так он мечтал поставить на место зазнавшегося подполковника, совсем не так. И будь сейчас его воля, он с радостью поменялся бы с ним местом, и сам испытал на себе все прелести вражеского допроса. Вмазав от злости кулаком по стене, он только откинулся назад, приготовившись к своему самому не любимому занятию - ожиданию. И сам не заметил, как опять провалился в беспамятство, только на этот раз вместо кошмаров была благословенная пустота. А потом, неизвестно откуда, взялся дождь, причём такой реальный, что он передернул плечами от холода и попытался прикрыться.
Набрав в рот ещё холодной воды, Том в очередной раз прыснул её на лицо дрыхнущего капитана. Наконец тот зашевелился, попытался прикрыться и резко открыл глаза. Взгляд с затуманенного в считанные секунды обрёл ясность, а его обладатель попытался привстать с кровати.
- Не так резко! - длинные пальчики надавили на плечи, и не позволили рвануть вверх.- А то опять уйдете в режим Спящей красавицы, капитан
Кажется вселенная сжалилась над ним, и это действительно был Том, живой и если не забывал острить, то точно не раненый. Вот только в тусклом свете лампочки, отчётливо виднелся синяк на острой скуле. Кулаки жутко зачесались, и всё-таки приподнявшись с постели , он задал животрепещущий вопрос.
- Что..что они хотели от тебя?
- Планы, схемы, данные о центральном подразделении, - криво усмехнулся Том, - и так, по мелочи.
- Ублюдки, - сплюнул Крис и протянул было руку к налившейся синим скуле, но заметив так знакомый змеиный прищур осекся.
- Они говорили, что собираются делать дальше? - едва слышным шепотом. Том приподнялся и отрицательно покачал головой.
- Почему Гюрза? - внезапный вопрос догнал уже в спину. Хиддлстон прислонился к стене и только бровку выгнул в излюбленном жесте
- Неужели никаких предположений?
Усмехнувшись, и кивнув головой, что предположений тьма, Крис наконец поднялся с постели, и не почувствовав уже привычной тошноты, вытер рукавом лицо и вспомнил, что было бы неплохо и возмутится совсем не сладкому пробуждению, и главное, не показать тощему выпендрежнику, что он чуть с ума не сошёл от волнения. Как во сне, так и наяву.
- Что за водные процедуры ты мне тут устроил?
- Холодная вода - первая помощь при контузии, - и очередная наглая усмешка.
- То-то я смотрю мне полегчало, - больше для вида проворчал Крис. Почему-то было неловко, и даже чуть-чуть стыдно, что он, Крис, валялся тут почти бессознательным телом, пока с его командира там пытались выбить данные. А вдруг синяков больше? Эти уебки наверняка не погнушаться и самыми мерзкими методами. Но кто ж ему покажет и расскажет, что там на самом деле было. Тишину прервал Том.
- Было бы неплохо поспать и набраться сил на завтрашний день.
Крис согласно кивнул, а потом, чёртово сотрясение пока тормозило быстрые мыслительные процессы, пошло улыбнулся.
- У нас только одна кровать, так что...я наверняка буду мягче любого одеяла, и даже не позволю упасть, если ты нечаянно скатишься.
- Вы и так проспали целую вечность. А дальнейший отдых будем планировать посменно.
- И ты погонишь больного человека на пол? - предпринял Крис последнюю попытку.
По насмешливому взгляду было видно, что погонит, и глазом не моргнет.
Потянувшись, Том примостил свою очаровательную задницу на тощий матрас, стянул ботинки и повернувшись к Крису спиной затих.
- Ладно, буде использовать живописные виды как терапию, - ухмыльнулся Крис, и кряхтя, разместился на полу, где раннее его пробуждения ждал Том

---

Карамельный подполковник vs вирус в Империи

часть 10 от 22 марта 18-36

- Смотрите! Там подполковник Хиддлстон! - в панике заорал Люк, высовываясь из-за угла офицерской столовой, куда затащил его Атланта, отстреливаясь длинными очередями и матерясь так отчаянно, что Люк, на секунду забыв о сковывающем его ужасе, смутился и покраснел.
- Куда башку высунул?! - и тяжелая рука бесцеремонна схватила Люка за шиворот и оттащила обратно за угол, - Сиди смирно, птенчик, ты все равно ничем ему не поможешь.
И Атланта добавил к своей речи еще пару непечатных выражений, глядя на то, как двое солдат Сопротивления, наставив на Хиддлстона бластеры, заставляют того опуститься на колени рядом с телом рухнувшего парой секундами ранее капитана Хемсворта. Атланте было немного жаль Охотника. Правильный был мужик, настоящий рубака, не то что некоторые, которые только и знают, что раздавать приказы направо-налево да гонять его, Атланту с поручениями. Как будто для поручений у них адьютантов нет.
Люк попробовал было опять высунуть голову, но тут же получил подзатыльник:
- Я кому сказал не высовываться!
Виндзор послушно прислонился к стенке. Было обидно — как с кутенком с ним обращаются. А он, между прочим, даже старше по званию этого грубияна.
Люк никогда не мечтал о военной службе. Он любил музыку, любил свою скрипку, даже сам сочинял, и его преподаватель, профессор Лежэр, даже говорил, что получается у Люка весьма недурственно. Только вот отец так не думал. После того, как младший из сыновей Адама Виндзора закончил обучение в школе, глава семейства пристроил его вслед за старшим братом в Военную Академию, где тот прострадал, а не проучился, целых пять лет, после чего был зачислен в архив. «Протирать штаны», - как выразился папаша Виндзор. Тот гордился старшим сыном, пилотом истребителя, и мечтал, чтобы и младший был достоин родительской гордости. Только вот Люк никак чаяния родителя не оправдал бы, если бы не майор Хиддлстон, забравший Люка из архива и пристроивший к важному делу — разведке. Только вот воевать Люк так и не научился. Нечем отцу гордиться.
Люку нравилась новая работа, нравился новый начальник. Даже слишком нравился. Нет, Люк не был влюблен в Тома. Слишком он был для Люка хорош. Томом можно было любоваться — как явлением природы, например. Но разве можно влюбиться в искрящийся на солнце снег? Или в замерший перед грозой лес? Или в яркую радугу после летнего ливня? Люк просто смотрел на босса, разинув рот, впитывал каждое слово, мечтал быть похожим, понимая, что мечта не осуществится.
Сейчас подполковник Хиддлстон стоял на коленях в полусотне метров от Люка, и тот совсем не мог ему помочь. И никто не мог помочь. Судя по тому, как по-хозяйски, будто у себя дома, сновали солдаты Сопротивления по военной части Империи, выживших имперцев было не так уж много. Их вдвоем с Атлантой разоружили примерно через пять минут после Хиддлстона и, даже не надев наручники, просто под руки поволокли к старому зданию казармы, где вчера еще томился в ожидании суда капитан Хемсворт.
Так же вдвоем с Атлантой их бросили в маленькую комнату, служившую пристанищем попадавших за мелкие провинности на губу солдатам.
- Суки! - в бессильной злобе Атланта ударил по закрывшейся за ними двери и устало сполз на пол.
Люк присел на краешек узкой койки и обхватил себя руками за плечи — его ощутимо потряхивало. По пути в камеру он видел, как в точно такую же, только расположенную ближе к выходу из здания, заводили, держа под прицелами бластеров, командера Реннера и лейтенанта Хемсворта. Последнего конвоировала — Люк даже перестал бояться и удивился — девушка. Надо же, в Сопротивлении воюют женщины! Ничем не брезгают, сволочи! Виндзор слышал, как младший Хемсворт отпустил пару похабных шуточек в адрес конвойной и тут же получил за это удар прикладом в шею.
А в соседнюю с ними камеру поместили подполковника Хиддлстона и старшего Хемсворта. Последнего, правда, заносили, довольно аккуратно держа за ноги и за руки. Это немного обнадежило Люка — мертвого не стали бы сажать в камеру.
- Как такое может быть? - потрясенно спросил Виндзор своего сокамерника, - Как они посмели напасть?
- Как, как? - передразнил Анланта, - Каком кверху. Я предупреждал этого паскуду, Хиддлстона! Я говорил, что сопротивленцы подозрительно зашевелились! Я говорил, что в случае кипиша помощи не жди!
- Но почему? - поразился Люк.
- По кочану, блять! - вызверился Люк, - Или ты думаешь, что твоя жопа так важна для Империи, что командование вышлет ударные силы вытаскивать ее из заварушки? Да им плевать даже на жопы господ Реннера и Хиддлстона вместе взятых!
- И что теперь будет? - испуганно таращился Люк на разведчика.
- Не боись, птенчик! - улыбнулся Атланта, - говорят, по сравнению с нашими лагерями для военнопленных, в тюрьмах Сопротивления настоящий курорт.
- Врешь ты все, - махнул рукой Виндзор.
Атланта не стал опровергать его слова.

Собственно, это и было его последним воспоминанием, перед тем, как отключиться: нахмуренный взгляд Тома на него самого, и двое амбалов с оружием, уже за спиной его личного проклятья. И отчаянный страх, что он уже не может ничем помочь.
Собственно, это ему и снилось в последующие часы кошмарных снов. Вот Том склоняется над ним, пытается помочь, а вот уже его, потерявшего бдительность, расстреливают в упор. Кошмар повторялся из раза в раз, из раза в раз, не позволяя ему вырваться из своих цепких лап, пока он наконец не разлепил глаза с полной уверенностью, что находится в реальности. Потолок оказался угнетающе знакомым - в точно такой же он пялился почти две недели, ожидая трибунала, и осточертевший сквозняк, заставляющий зябко передергивать плечами, был на месте, вот только одна деталь изменилась. Напротив одной единственной койки со свалявшимся тощим матрасом и колючим одеялом, на которой и лежал сейчас Крис, прислонивштсь к стене, сидел подполковник Хиддлстон, поглядывая на него из полуопущенных ресниц..
- Я рад, что Вы очнулись, Хемсворт.
- Ну точно, я сдох, - прошептал непослушными губами Крис и закрыл глаза. Такого просто не могло быть в реальности — чтобы вреднючая карамелька радовалась его пробуждению.
- Это было бы слишком просто, капитан, - промурлыкал Хиддлстон, - Вы еще отведаете все прелести жизни в плену, прежде чем Вас расстреляют солдаты Сопротивления.
- Тогда у нас есть время, да, Томми? - не открывая глаз, произнес Хемсворт, - даже тот факт, что нас с тобой бросили в мою же камеру — я считаю, это судьба, подполковник.
Капитан мог бы поклясться, что змееныш в ответ на его слова только выразительно закатил глаза.
- Хватит острить, Охотник! Вам не идет.
- Что с Лиамом? - с беспокойством спросил Крис.
- Живой, - безразлично бросил в ответ Хиддлстон, - я видел, как их посадили в одну камеру вместе с Реннером. Интересно, кто из них кому первым съест мозг?
- У самого шуточки не лучше! - довольно пробурчал Крис. Известие о том, что младший в порядке, слегка приободрило контуженного капитана.
- Попробуйте сесть, - предложил ставший вдруг непонятно с чего заботливым подполковник.
Крис, кряхтя, попытался приподняться на локтях. Получалось не очень.
- А ты подойди, помоги чудом выжившему, - попросил Крис, - что-то мне правда хреново. Сотрясение мозга, не иначе.
- А есть, чему сотрясаться? - спросила тощая язва, однако же оторвала свой очаровательный задик от пола и приблизилась к узкой тюремной койке.
- Сколько пальцев? - с этими словами Хиддлстон сунул под нос Крису сложенные буквой V пальцы, - Считать то умеете?
- Засунь свои два пальца себе между булками и…. Ауч! Разве можно бить больного?! - взревел Хемсворт, получив болезненный тычок острым кулаком под ребра.
А предмет мечтаний Криса опять вернулся к дальней стене. Ну и черт с ним!
Крис решил не пялиться лишний раз на Хиддлстона, хотя пялиться хотелось, несмотря на паршивое состояние. Вместо этого Охотник уставился на свои ботинки — надо же было смотреть хоть на что-то.
- Ебланы, даже шнурки не удосужились снять, как они вообще с таким тупизмом умудрились размазать нас?! - удивился Хемсворт.
- Это я их попросил.
- Чч..то? - спокойная фраза сокамерника заставила Криса поперхнуться воздухом.
Вдоволь наладившись недоуменным лицом капитана, Том только тихо рассмеялся:
- Я побоялся, что не вынесу Вашего общества, и попросил оставить хоть что-нибудь, чем тебя можно Вас придушить.
- Весело тебе, да? - пробурчал Крис, сам не зная, обижаться на издевающегося над ним гада, или нет. Улыбку у своей карамельки он толком никогда и не видел, тот вечно ходил с надменным личиком, хмурил свои рыжие брови, и когда особенно злился, поджимал губы. А сейчас мягкий тягучий смех заполнил камеру, и кажется даже подуспокоил собой разрывающуюся после контузии голову. Сущий мёд для ушей.
Крис подумал, чтобы еще такое сказануть, чтобы вызвать у Тома этот сладкий теплый смех, но из раздумий его вывел лязгающий звук открываемого замка. В камеру вошли двое.
- Ты! - и один из повстанцев направил бластер на Хиддлстона, - На выход!
Тот скривился, как от кислого, и показал захватчикам средний палец. Один из солдат в ответ на такое непочтение только криво усмехнулся, а другой сплюнул себе под ноги. И оба, подойдя к так и сидящему на полу Тому, вздернули его под локти и, отвесив для большей покладистости пару зуботычин, потащили к двери.
- Эй! - заорал со своего места Крис! - Вы куда его?!
Разумеется, никто ему отвечать не собирался.
- А ну убрали от него свои грязные лапы, сукины дети! - с этими словами Крис рывком поднял себя с койки и даже сделал один шаг в бесплотной надежде вырвать свое вредное счастье из рук конвоиров, но от резкого движения вновь накатила липкая дурнота, голова закружилась, ноги сделались ватными, и Крис рухнул на грязный пол тесной камеры прежде, чем за Томом и тюремщиками закрылась дверь.

часть 9 от 21 марта в 21-28

Гость
- Гюрза, где Вы? - донесся из рации голос взволнованный командера Реннера, - всем старшим офицерам приказываю явится….аааааа блять!....
И рация умолкла. Крис и Том переглянулись

Повторный взрыв вывел обоих из оцепенения. Быстро вскочив на ноги и попутно пытаясь вновь связаться с Реннером, Том приказал:
- Вглубь клетки!
Одиночный выстрел мигом расплавил замочный механизм на клетке. Ударом ноги выбив решетку, и выбравшись наружу, Крис потянул за собой Тома в сторону запасного входа, откуда его, в наручниках, привели в зал позора. Благо браслеты ему в клетке расцепили.
- Да что за нахрен! - прорычал капитан, споткнувшись ногой об остывающее тело одного из его конвоиров.
- Снимай с них броники! Быстро! - за секунду соориентировался Том, и сам стал стаскивать с одного из бывших вояк бронежилет. Попутно бросая Крису один из их бластеров.
- Как они могли пробраться к нам настолько близко, чтобы палить из ракетных установок? - бронежилет обвил тело нового хозяина, а бластер отозвался сытым, полностью заряженным звуком.
- Давай, для начала, выясним, что делать, а уже потом - кто виноват, - вмиг обозлившись прошипел Том.
- Нужно перегруппироваться. Собрать парней, и затаиться от бомбежки. После ракет эти ублюдки пустят на обстреленную территорию своих людей, и будут добивать поодиночке. И обязательно нужно вызвать подкрепление!
- Хм...А ты правда шаришь, капитан, вот только рация отключена, максимум, мы можем добежать до подвальных помещений, собирая попутно команду, а после обстрела, дать противнику отпор, - быстро выпалил Том.
- В части есть установка спутниковой связи, нужно тогда попробовать через неё, не получим поддержку от Империи, мы все трупы.
- Хорошо, Охотник, будь по твоему.
- Я прикрою тебя, не сомневайся в моей верности, - кивнул Крис, и настроив прицел бластера, первым вышел из здания.
Это было забавно, бежать рука об руку с бывшим заключенным, доверить ему свою жизнь, и строить с ним план будущей атаки. Ракетные обстрелы прекратились также внезапно, как и начались, заменив себя наступающей армией Сопротивления. Сотни душ, бьющиеся за свой личный мир, ненавидящие Империю и все, что с ней связано. Решительности и дерзости Сопротивления могли бы позавидовать многие. Их отчаянность граничила наравне с безумием, они знали за что сражаются, знали, и были готовы на все.
- Лиам, там Лиам! - рассеянные мысли Тома, нарушил радостный возглас капитана.
Мальчишка правда находился невдалеке, вооружившись снайперской винтовкой, точечными выстрелами отстреливался от нападающих.
- Что ж, удача сегодня на стороне Хемсвортов, - усмехнулся Том. - Прикрой! - и пригнувшись, короткими перебежками добежал наконец до здания связистов.
Спутник работал, и не просто работал, даже обстрелу не подвергся. Установить связь с основной частью Имперских войск по закрытом каналу, дело секунды. На том конце ответили ещё быстрее. Вот только ответ заставил обоих в неверии распахнуть глаза. Им не помогут, никакого подкрепления не будет, сукины дети имеют авианосец в ближайшем квадрате моря, располагают невдалеке военной группировкой, но подкрепления к их части не пошлют, оно нужно им в другой точке, а вы справляйтесь, как хотите, хоть все сдохните, у Империи другие планы.
Даже богатый нецензурной словарный запас Криса дал сбой. Он думал, что умрёт один, а костлявая с косой пришла за ними всеми.
- Ты слышал, Охотник? Обходиться своими силами.
Сплюнув, Хемсворт мрачно кивнул, и пообещав себе, не сдохнуть, пока не вырвет у своей карамельки хоть один поцелуй, направился к выходу, бросив с какой-то весёлой злостью:
- А у нас неплохой дуэт получается, может продолжим, Гюрза?
Том только хмыкнул, и настроив прицел, вышел за не менее, чем он, сумасбродным Охотником.
Крис уже успел разделаться с несколькими нападавшими, и развернувшись, вышиб мозги подоспевающему к Тому, ублюдку. Седьмым чувством ощущая, как в него самого летит шальная пуля, но не успевая, чёрт возьми, не успевая среагировать телом. Однако повалившись на землю, не ощутил никакого света в конце туннеля, или хотя бы калейдоскопа памятных событий в жизни. Только тяжесть, прижимавшего его к земле тела и внимательный насмешливый взгляд.
- Не так я представлял с тобой позу наездника, Карамелька, - и если Том сейчас отрежет ему язык, то Крис даже сопротивляться не станет.
Однако, тот только несильно ударил его по грудной клетке, и скатившись, принялся быстро перезаряжать оружие.
- Нужно двигаться к казарме, основная часть парней там, попробуем отбиться, - это он уж тараторил вовсю направляясь к цели.
Крис не заставил себя долго ждать, поднявшись и попутно отстреливаясь, побежал за внезапным напарником.
- Если Реннер ещё жив то....
Что будет, если Реннер окажется жив, Крис не расслышал из-за внезапного шума в ушах. Голова загудела, а зрение вмиг померкло. Когда Крис все же попытался сконцентрироваться, то обнаружил себя лежащим на земле, руки и ноги налились свинцом, а звуки так и не вернулись. Как он мог проворонить лимонку....
- Хемсворт! Хемсворт, ты слышишь меня? - настойчивые руки не давали потерять сознание, огромные глаза, кажется навеки запавшие в сердце, смотрели с беспокойством.
Хотелось ответить, что все хорошо, что он скоро встанет на ноги, а он, Том, пускай сейчас же бежит к остальным, но вырвалось только невнятное мычание. А когда Крис заметил две тени, за спиной склонившегося к нему подполковника, сердце кажется остановилось от страха.
- Том, сзади, - прохрипел он, собрав все силы и пытаясь указать на непозволительно близко приблизившихся к ним сопротивленцев. Собственно, это и было его последним воспоминанием, перед тем, как отключиться: нахмуренный взгляд Тома на него самого, и двое амбалов с оружием, уже за спиной его личного

---

Карамельный подполковник vs вирус в Империи

часть 7 от 19 марта в 19:58

- Капитана Хемсворта под арест! Немедленно! Раненых в медчасть!
Люк молча кивнул. Крис так же молча сплюнул.

Дни тянулись, как мерзкая жвачка. Его изолировали ото всех, не сообщали даже о самочувствии брата.Единственный, кого он видел, это охранник, трижды в день приносивший миску с отходами, которую он почему-то называл едой. К концу недели прибыли военный прокурор вместе с адвокатом. Устроили ему форменный допрос, прошлись по всем статьям, хоья и чисто для галочки. И только после того, как прокурор вышел, и дал адвокату наедине переговорить со своим клиентом, первым делом Крис допытался о брате.
- Вам сейчас о себе думать, капитан, а не о брате. Прокурор будет требовать самую высокую меру наказания в условиях военного времени. Надеюсь вы знаете, что это значит?
- Так что с моим братом? - сглотнув вязкую слюну прохрипел скорее всего уже бывший капитан.
Адвокат окинул его скептически взглядом, и всё-таки сжалился:
- По предоставленной мне информации, он семимильными шагами идёт на поравку, и даже дал показания в пользу Вас, но я бы не стал радоваться. К показаниям родственников в любом суде относятся пренебрежительно. Хотя и многие из остальных бойцы, патрулирующих западную территорию, тоже на Вашей стороне. Скажем результаты сложились, где-то 70 на 60 в Вашу пользу. И естественно, показания высшего офицерского состава будут учитываться в первую очередь. Подполковник Хиддлстон, инициировавший трибунал, также заявлен на суде, как один из свидетелей. Как и командер Реннер, который настроен к Вам более положительно. Так что шанс мизерный, но есть.
- Вы сейчас себя обманывает или меня? О каком мизерном шансе идёт речь?
- О шансе, что Вас разжалуют, и отправят на исправительные работы, согласитесь, что это лучше, чем смертная казнь.
- Не соглашусь, - мрачная усмешка больше напоминала оскал. - Мне нахрен не уперлось остаток жизни отмывать сортиры. Я военный, а для военного есть только два пути: путь славы и подвигов или смерть. И мне не нужен адвокат на суде, я готов полностью понести причитающееся мне наказание.
Безликий адвокат, Крис не счел нужным даже имя его запомнить, от бесхребетного Гарри-один хрен-Ларри и то пользы было больше, только ядовито усмехнулся:
- Что ж, похвально, но для нашего времени - весьма глупо. Кому нужен Ваш героизм и патриотизм, когда вокруг творится такой бардак.
- Ты говоришь о моей чести, ублюдок, - скрипнул зубами Крис.
- Понятие чести давно устарело, я думал, вы умнее капитан. Империи нужны бойцы, готовые прыгать на задних лапках по её первому зову, а неугодных и проблемных она просто рассыпает в прах. В любом случае, удачи Вам. И быстрого безболезненного расстрела.
Последнюю фразу, склизкий уебок бросил уже выходя за дверь допросной.
И ещё четыре прожитых дня в полной изоляции. Когда какие только мысли не приходили в голову. Крис вновь и вновь прокручивал в воспоминаниях проваленную операцию, иногда сладостно мечтая о смерти на поле боя, проклиная чертового Хиддлстона, который явился в самый эпицентр событий, и буквально вытащил их всех за задницы. А потом давал себе мысленную оплеуху, не подоспей подполковник вовремя, потерь среди личного состава было бы значительно больше, парни не должны были расплачиваться за его идиотизм и самоуверенность. Вдоволь пострадав над злодейкой судьбой, и послав ещё пару проклятий той самой чертовке Удаче, которая не просто развернулась к нему спиной, а ещё и подложила свинью по всем фронтам, Крис возвращался мыслями к новоиспеченному подполковнику. Тот, на практике оказался, ещё более безбашенным, чем сам Крис, воспоминания о том, как он, невидимым глазу движением руки, уложил соперника на лопатки, а потом прошиб башку другому, причём идеально отточенным ударом ногой с разворота, заставляли внутренности сжиматься. А мысли, о этих самых ножках на собственных плечах, становились все более настойчивым. И даже бешенство, из-за того, что знакомство с этим же самым подполковником стало для него роковым, отступало на задний план. Как жаль, что ему уже никогда не удастся показать этой карамельке, что он, Крис, тоже чего-то стоит, как чертовски жаль.
Полубредовые мысли нарушил шорох за железной дверью. А потом тихий настойчивый шепот:
- Эй, Хэмсворт!
- Эээ..ты? Какого ты здесь делаешь? Как ты вообще сюда попал?
- Я разведчик, забыл?- торжествующая улыбка не выдержала тяжёлого взгляда будущего смертника, Атланта шумно выдохнул и продолжил, - Наш новоявленный подполковник оказался той еще паскудой, после вашей выходки, раздал офицерских звездюлей всем, кто попался под руку. Я даже видел, как он довел до слез милашку повариху Бэтти. Видите ли шастала она в неположенном месте.
- Неужели и лучшему разведчику досталось? - внезапный гость как-то быстро разбавил тяжелую обстановку.
Атланта только потоптался возле камеры, оглянулся по сторонам, и бухнулся возле железной двери. Вытащил фляжку из нагрудного кармана и сделав большой глоток, протянул Крису, через окошко.
- Между прочим, коллекционный.
Пройдоха не обманул, виски действительно оказался отменным, прожег горло и мигом согрел внутренности.
- Я неделю сидел на губе. Камера почти рядом с твоей, изучил все входы-выходы, пройти охрану, как два пальца об асфальт, а настроить камеры наблюдения, чтобы они показывали правильные вещи - я мастак.
- Не сомневаюсь, - сделав ещё один глоток, Крис передал фляжку внезапному собутыльнику, и нетерпеливо продолжил:
- Тебя то за что наказали?
- За то, что передал вам данные в обход вышестоящего офицерского состава, вернее, в обход одного самого выебистого офицера.
Из камеры донеслись смешки.
- Вот ты ржешь тут, задницу отсиживаешь, а в части такая херня творится.
- Что? Что там ещё случилось?
- Позавчера наши взяли заложника из Сопротивления, - прервав движением руки возможные вопросы, горе-разведчик продолжил. - Сволочь не успел свою капсулу с ядом принять, и раскалываться никак не хотел, сколько его наши парни не мутузтли. Так его наш подполковник взялся разговорить.
- И?
- Хм..через полчаса вышел из допросной, как ни в чем не бывало, и приказал тело убрать. Парни зашли, а там жмурик с вышибленными мозгами. А ты тут страдаешь, за свою задницу переживаешь.
- Это ты меня успокоить решил, что Хиддлстон ещё тогда мне мозги не вышиб? - окончательно развеселился Крис, вновь принимая фляжку с волшебным пойлом.
- Конечно, тебе, можно сказать, за красивые глазки, подарили лишний почти месяц, - тихо заржал наглючий гад.- А ещё поступили данные об операции "Барсов". Они подчистую выкосили вверенную территорию.
- В смысле подчистую? Там же и мирные были, а не только дятлы с оружием!
- Приказ Империи, - хмыкнул Атланта. - Которая, как видишь, выращивает таких бездушных падлюк, как Гюрза....и таких долбоящеров, как ты, - очередной ржачь прервала стукнувшая по голове фляжка.
- Хээй!
- Заткнись, всю охрану перебудишь.
- Кстати об охране, мне пора, у них через полчаса смена караула.
- Зачем ты вообще припёрся? - вполне по-доброму пробурчал Крис.
- Ну надо же было поддержать боевого товарища! Ладно, шучу, на самом деле хотел немного потрепаться, а с кем можно свободно почесть языком, как не с послезавтрашним жмуриком.
- Что?
- А ты не знал? У тебя трибунал через два дня. Бывай, Охотник.

часть 8 от 20 марта 19-25

Процессы военного суда никогда не были затянутыми. В конце концов, это не слушания по экономическим преступлениям, где одно только зачитывание приговора может занять несколько дней. Тут все было проще и быстрее. Вот обвиняемый — сидит в наскоро сооруженной специально для этого процесса металлической клетке. Специально, потому что до сумасбродной самоволки Хемсворта ни о каком военном трибунале в части не слыхали. Вот прокурор — специально вызванный в часть и весьма по этому поводу раздраженный — никому не хочется лететь в забытую богом дыру на границе Имперских территорий. И нет адвоката.
Когда Хиддлстону доложили, что капитан Хемсворт отказался от защиты, он даже не очень удивился. По всей вероятности, девиз «Слабоумие и отвага» был высечен на фамильном гербе дома Хемсвортов. Но вроде совсем слабоумным этот здоровяк быть не должен. В свете того, что прочитал Том в его досье. А там было много всего — и законченный с отличием Имперский технический колледж, его Кливлендский филиал, и так же блестяще оконченная Военная имперская Академия, и несколько тщательно спланированных и филигранно проведенных операций против Сопротивления, и Серебряная звезда, полученная за одну такую операцию. Всего пятнадцать человек во всей истории войны с Сопротивлением удостоились чести носить эту высокую награду, а Том лично знал только двоих, включая бесбашенного капитана, и вторым человеком был адмирал Дауни, командующей эскадрой военных кораблей в Тихоокеанском регионе.
До начала слушания Том хотел поговорить с Хемсвортом, хотел спросить, какого рожна он отправился в патруль, нарушил приказ, чего и кому хотел доказать этой глупой вылазкой? Но его как будто что-то удерживало от разговора, как будто Хиддлстон не хотел знать ответа. Он чувствовал — ответ ему не понравится.
И сейчас, сидя напротив обвиняемого, вполуха слушая, как поют ему дифирамбы сослуживцы во главе с Реннером, Том понимал, почему Крис отказался от защитника. Они все и были его адвокатами — те, с которыми он воевал плечо к плечу, те, которые, не задумываясь, отдали бы жизнь за капитана Хемсворта, и за которых он, так же без раздумий — отдал бы свою.
Казалось, что Хемсворт тоже не слушает выступавших. Его взгляд словно прилип к Тому. Только на него смотрел обвиняемый. И было в этом взгляде что-то, чего Том не хотел бы там видеть — тепло и прощение. Как будто Крис говорил — я не держу на тебя зла за все, что происходит, ты все правильно сделал, а я виноват. Да, инициировав трибунал, Том сделал так, как должен был. Если бы не этот взгляд. Черт! Хемсворт не должен был прощать его. Он ненавидеть должен Тома за то, что сейчас его приговорят. А ведь приговорят — весь процесс, по сути, формальность. В Империи по-другому почти не бывает. И то ли из-за внутреннего протеста, несогласия с такой формальностью, то ли потому, что ему жаль было бы не увидеть больше этот теплый взгляд Криса, Хиддлстон выступил на процессе совсем не так, как планировал. Да, он упомянул о нарушении приказа и неоправданных жертвах. Но куда подробнее и красочнее — откуда только красноречие взялось — Том живописал, как храбро сражался Хемсворт, как практически в одиночку принял на себя удар основных сил противника. Том просил о снисхождении для осужденного. Но прокурору было плевать на просьбу подполковника Хиддлстона. Маховик безликого и беспощадного Имперского правосудия работал, как хорошо смазанный механизм — Хемсворта приговорили к расстрелу.
Его последней просьбой было — увидеться с братом.

Услышав приговор, Крис даже не удивился. Не с его работой было удивляться тому, что в один прекрасный день ты можешь сдохнуть. Только вот от пули своих же подыхать было обидно. Да что там обидно — херово было так вот подыхать. Крис только порадовался, что затягивать с исполнением приговора не станут. И уже следующим утром его, капитана Криса Хемсворта, не станет. То есть вот совсем не станет. Крис не осознавал, как это — чтобы совсем. Нужно будет попросить, чтобы Лиама не пускали на казнь, - отрешенно подумал капитан. Ни за каким хреном не сдалось это младшему — видеть, как его брат перестанет дышать.
Крис думал, что его тут же из зала суда уведут в камеру, но почему-то конвой не спешил открывать клетку. Все участники суда покинули зал, вот только тот, из-за кого он, капитан Хемсворт, завтра перестанет существовать, не спешил оставить судилище.
Он как-то очень нерешительно попросил конвойных оставить их с Крисом одних. Те помялись, один даже попытался возразить, но Хиддлстон поддал в голос стальных ноток, и те ретировались. Том подошел к клетке. Близко, так близко, что Хемсворт, не вставая со скамьи, мог пересчитать все веснушки и родинки на остреньком лисьем лице подполковника.
- Зачем Вы это сделали, капитан? - с интересом глядя на приговоренного, спросил Хиддлстон.
- Твое какое собачье дело? - огрызнулся Крис.
- Обязательно хамить? - устало спросил Том.
- А что ты мне сделаешь, Карамелька? Расстреляешь дважды? - усмехнулся Хемсворт, - я больше не твой подчиненный, расшаркиваться не стану.
- Ну хорошо, - тряхнул кудряшками Хддлстон, как будто на что-то решаясь, и подошел к решетки вплотную, руками вцепился в прутья.
- Просто ответь — зачем ты туда поперся, Крис?
Это было в первый раз, когда чертова английская фитюлька назвала его по имени. И это было как удар поддых. Он не должен был подходить так близко. Не должен был хвататься за решетку, как будто это он, Том, сейчас в тюрьме. Он не должен был называть Криса по имени. Потому что это сближало.
Хиддлстон ждал. А Крис не спешил с ответом. Не мог же он сказать, что не только потому, что маялся бездельем, поспешил на подмогу братишке и его патрульным. А потому что в ночь накануне увидел премилую сценку — взъерошенный, что твой воробышек, растрепанный, раскрасневшийся, в едва держащимся на плечах форменном кителе его превосходительство подполковник Хиддлстон покидал комнату командера Реннера. Крис тогда шарахнулся за угол, чтобы не дай бог не попасться Тому на пути. Иначе хрен его знает, что бы натворил оглушенный ревностью капитан. Она — ревность — черная, глухая, сдавила горло, она вдох сделать не давала, требовала выхода, рвалась наружу, толкала под руку — разрушь! Убей! Разгроми!
Как ты об этом расскажешь? И Крис понес какую-то околесицу, как брат нуждался в его помощи, да все в таком духе. И видно было — не верит змееныш. Ни одному слову Криса не верит. Застыл ледяной статуей, даже зенками моргать перестал.
- Довольно! - Хиддлстон вдруг ударил кулаком по решетке, - хватит лгать, Хемсворт!
И Крис подавился словами, вскочил со скамейки, в два шага подошел к Хиддлстону, положил свои ладони поверх его, держащих прутья, переплел пальцы. Том дернулся, попытался отстраниться, но Крис не дал. Еще сильнее сжал тонкие пальцы, видел — змеенышу больно — да только плевать Крис хотел.
- По-честному хочешь, да? - ощерился капитан, - Будь по-твоему, давай по-честному.
Тот как будто испугался. Нервно сглотнул, переступил с ноги на ногу, опять попытался вырваться, да только хер там.
- Поцелуй меня! - выдохнул Крис, обжег дыханием губы напротив, - Вот это честно!
- Чтооооо?! - протянул Хиддлстон. Глаза его округлились — и без того большие, сейчас сделались, как блюдца. Чудо, а не глаза. Хемсворт расцеловать их хотел не меньше, чем тонкие сухие губы.
- Один твой поцелуй, Том! Здесь! Сейчас!
В другой раз и с кем-то другим Крис не подумал бы умолять. Но вот так, с Томом, умолять было не стыдно. Хемсворт еще подумал, что он тоже впервые назвал чертового зазнайку по имени. Имя было мягким, нежным, карамельным. Том, должно быть, и на вкус такой же, - решил Крис.
Метнулся влево-вправо взгляд серо-голубых, широко распахнутых глаз. Юркий язычок скользнул по тонким губам. Крис смотрел, и насмотреться не мог. До последней черточки, до каждой морщинки пытался запомнить лицо Тома. Ведь немного у него осталось, каких-то несколько часов. Уж такое короткое время он сможет удержать это лицо в памяти. Перед смертью будет его видеть.
- Ну что же ты? - шептал Хемсворт, - Давай, подари поцелуй идущему на смерть, или желание приговоренного для тебя не закон?
И Хиддлстон увидел лазейку, пронырливый гад! Зацепился.
- Твое последнее желание — увидеть брата. И оно будет выполнено, обещаю.
И Том, высвободив из захвата большие пальцы, нежно погладил ими все еще удерживающие его, правда уже не с такой силой, руки Криса. Погладил — и Крис отпустил совсем.
- Мне жаль, капитан! Правда жаль! - закусил губу Том.
- А мне то как жаль! - выдавил улыбку Крис, - Не с того мы начали, подполковник. Дурак я был. С тобой же по-другому надо. Ты же, мать твою, особенный.
И Том тоже улыбнулся, как будто не обиделся на грубое слово. Махнул рукой, развернулся, чтобы уйти, даже несколько шагов сделал вдоль прохода между кресел. Как вдруг что-то ухнуло, загудело, и в следующей миг стена напротив исчезла, а Хиддлстона волной откинуло назад, к клетке. Кашляя и потирая ушибленный локоть, на который упал, подполковник нашарил на поясе рацию. И эфир разразился проклятиями.
- Нападение! - коротко суммировал Хиддлстон, - Повстанцы атаковали базу. Черт!
- Освободи меня! - заорал Крис.
- Что? Целовать уже не нужно? - усмехнулся Том, проверяя, достаточно ли зарядов в бластере.
- Выпусти меня, Хиддлс! Дай оружие! - настаивал Хемсворт, - Если я все равно покойник, то не все ли равно, кто отправит меня на тот свет? А так я по крайней мере смогу взять с собой нескольких ублюдков из Сопротивления.
- Гюрза, где Вы? - донесся из рации голос взволнованный командера Реннера, - всем старшим офицерам приказываю явится….аааааа блять!....
И рация умолкла. Крис и Том переглянулись.

---

Карамельный подполковник vs вирус в Империи

часть 5 от 17 марта 19:24

- Никак нет, сэр! - отчеканил Хемсворт, козырнул и вышел из кабинет, обещая себе, что однажды он отыграется на зарвавшемся ублюдке по полной

- Охотник, Вам приказано немедленно вернуться на место дислокации, повторяю, немедленно вернитесь на место дислокации основного состава, как слышите меня...
То, как надрывается рация, Крис слышал великолепно. Однако, никак не спешил ставить об этом в известность назойливого связиста. Он не привык греть задницу сутками напролет в теплом местечке, пока в край оборзевшие выблядки из Сопротивления отвоевывали себе все новые территории. Хотелось действий, хотелось вновь почувствовать запах пороха, и приготовить себе на завтрак отбивные, из так вовремя замаячивших на горизонте, вражеских бойцов. Свой позывной Крис получил не зря, и уж точно не заради красного словца. В охоте ему не было равных, как и в укрощении строптивых животных. Одна из его последних наград, Серебряная звезда, являла собой апогеем удачной охоты на распоясавшихся обмудков. После которой, цена за его голову резко повысилась. Сам Крис только посмеивался над раззадоренными врагами, и не упускал шанса взвинтить свой ценник ещё выше. В конце концов должна же любая охота чего-нибудь да стоить. Вот и сейчас, получив данные от Атланты, типа не менее выебистого, чем прибывшая на день раньше него карамелька, но весьма удачливого в своём деле, Крис мигом собрал маленький отряд и подгадав момент, когда вышестоящее начальство будет вне досягаемости, чтобы не докладывать ему о планах и просить разрешение на операцию, он направился в зону предполагаемого противника. Ещё больше подстёгивающим,на почти служебное нарушение, Криса фактором, являлось то, что возможная горячая точка находилась на западной границе, той самой, куда был отправлен патрулировать младший брат. Лиам откровенно скучал, весь воинственный настрой сошёл на нет, и прибывшего братца, с новостями о возможной заварушке, встретил чуть ли не с фанфарами. Было принято решение действовать на опережение, дроны действительно засекли отряд повстанцев невдалеке от границы. И давая приказ о нападении, Крис заранее чувствовал себя победителем. А мысль о том, как холеная карамелька будет восторгаться его идеально проведённой операцией, отзывалась в сердце диким предвкушением. И тем горче было осознавать, свою ошибку, видеть, как его бойцы падают кеглями в боулинге, и осознавать, что ему самому, вместе с братом, пришёл конец. Сопротивление применило не используемое ранее дальнострельное оружие, убрав половину солдат задолго до прямого столкновения. И уже, зарывшись в окопе по самую макушку, Крис готовился к последнему подвигу в свой жизни.
- Я задержку их, отступайте к чертовой матери, - громогласный рык потонул в звуках стрельбы и взрывов.
Бестолковый мелкий истерично мотал головой, пытаясь донести до старшего брата, что от него он ни ногой.
- Если подыхать, то вместе! - вякнул оболтус и слег с пристреленной конечностью.
- Блять, - только и вырвалось у обложавшегося капитана.
Кто бы мог подумать, что все закончится так бесславно, и самого Охотника загонят, как глупую добычу.
Ожившая рация стала если не чудом, то, как минимум, уебической неожиданностью, а угадав в голосе говорившего знакомы интонации, Крис едва окончательно не лишился рассудка.
"Куда ж ты лезешь, бестолочь! " - хотелось завопить во все лёгкие.
Бестолочь, тем временем, сохранив холодное спокойствие в голосе продолжил:
- Охотник, повторяю, говорит Гюрза, немедленно доложите обстановку.
Да что там, блять докладывать, когда бои перешли чуть ли не в рукопашную, и единственной мыслью у Криса было - защитить брата. Как игрушки раскидав двоих в конец оборзевших обмудков, Крис упустил момент, когда третий выпустил в него остаток обоймы, благо пули попали в броник. Упав от ударной силы на живот, он готовился к контрольному выстрелу в голову, вместо которого послышался только слабый стон и звук падающего на землю тела. В долю секунды оглянувшись Крис успел только уловить взглядом, как карамелька, та самая, холеная и выпендрежная, одним только незаметным и быстрым ударом в шею, лишает чувств очередного подоспевшего мудака из Сопротивления, следующий падает на землю точным одиночным выстрелом из модернизированного Глока.
- Надолго завис? - выплюнул разозлённый, как настоящая змея, подполковник. - Собираем раненых и валим. Вот-вот должна прибыть авиация и зачистить территорию. Вперёд, поднимай братца, мои ребята прикроют.
Уже сидя в вертолете, и придерживая за плечи младшего брата, К,рис видел скорее всего финальную сцену боя. Отряд сопротивления быстро сориентировавшись и сгруппировавшись отступал под натиском авиации.
Подполковник, сидящий в соседнем кресле, только с неизменившейся злостью в глазах поглядывая на разворачивающееся действие. Покосившись, на так и не выпущенный из руки пистолет, начинать разговор Крис передумал, хотя и не сомневался, что по прибытию на базу, полковник сам выскажет ему и остатку его отряда, все, что он о них думает, и ладно если удастся отделаться малой кровью.

часть 6 от 18.03 19:13

Крис не сомневался, что по прибытию на базу, полковник сам выскажет ему и остатку его отряда, все, что он о них думает, и ладно если удастся отделаться малой кровью.

До базы долетели быстро. Слишком быстро, на взгляд Хиддлстона. Он бы многое отдал, чтобы побыть в небе чуть дольше, чтобы видеть это бело-голубое, прозрачное, чистое. А внизу квадратики полей и редкие постройки, будто игрушки. В детстве отец подарил ему игрушечный город, и они вдвоем несколько дней подряд клеили здания, светофоры, маленькие автомобильчики, даже железную дорогу, по которой потом пустили поезд. Собственный город маленького Тома занимал весь письменный стол, и отец разрешил ему делать уроки в своем кабинете. Сидя в глубоком мягком кресле за огромным тяжелым столом из настоящего красного дерева — в их время пластика и стекла жуткий раритет — Томми ощущал себя необыкновенно взрослым, каким-то внушительным.
Том прикрыл глаза, отдаваясь воспоминаниям. Почему-то он не очень отчетливо помнил лицо отца, зато как наяву мог услышать его запах — немного свежего одеколона, немного мяты и еще что-то неуловимое, чему Том не мог найти названия — для себя он говорил просто: отец пах уютом. Именно отец, не мать, хотя, казалось бы, кому еще создавать уют в доме, как не матери?
Сбоку что-то уперлось Тому в бок, и воспоминания исчезли. Это развалившийся в соседнем кресле капитан раскидал свои локти, совершенно бесцеремонно пихаясь. Чертов Хемсворт, неотесанная скотина, самый лучший десантник, не угодно ли? Том не лгал несколько дней назад, когда говорил, что только протекция командера Реннера удержала его от того, чтобы не включать этого дуболома в состав группы по захвату лидера Сопротивления. Охотник. Серьезно? Ну и кто сегодня на кого поохотился? Том усмехнулся — если бы только этот Охотник знал, за кем ему на самом деле вскоре предстоит вскоре гоняться. Мысль позабавила — это было бы даже интересно, если бы Хемсворт не вел себя так вызывающе, так откровенно по-хамски. Вспомнив лапу Криса на своем бедре, Том брезгливо поморщился. Почему они все думают, что имеют право так вести себя?
Он знал, что привлекателен, в конце концов зеркала придумали давно, а у него самого есть глаза. Вот только он сам никогда никого не считал достаточно привлекательным для того, чтобы удостоить своим вниманием больше, чем на одну ночь. И дело даже не в том, что он считал себя в чем-то лучше других. Нет. Ему просто было все равно. Прочитав чертову уйму книг, хороших книг и не особо, где авторы воспевали такое простое и понятное, казалось бы, для всех, чувство, как любовь, Том сам за всю свою жизнь этого чувства не испытывал. А по молодости даже думал, что с ним что-то не так. Ведь даже секс не привлекал его ни с какой стороны. В первый раз познав женщину, Том решил, что, должно быть, его привлекают мужчины, потому что процесс, хоть и привел к разрядке, не казался ему чем-то эдаким, чем-то сладким, тем, из-за чего совершаются безумства, о чем его приятели говорили с замиранием сердца. Тогда Том решил попробовать с мужчиной. Результат был таким же. Еще несколько контактов не изменили мнения Тома о сексе. К своим тридцати с небольшим годам Том не понимал, из-за чего весь сыр бор. Ну секс. Ну и что? Ничего же особенного. К тому же терять время на все то, чтобы несколько раз ритмично двинуть бедрами — на ухаживания, свидания и прочее — у Хиддлстона совершенно не было времени. Он учился. А потом делал карьеру. Он лез на самый верх в самой элитной службе Внешней разведки Империи. Потому что у него была цель. Даже не так — Цель. С большой буквы. Только она имела значение. А все остальное — наносное. Как и этот дурачок Хемсворт. Думает, что увидев могучие плечи и белозубую улыбку, он, Том, повиснет на нем, как, вероятно, висли очень и очень многие — размечтался! Тому даже нравилось дразнить этого бугая — как тогда, на пробежке, когда, резко остановившись, Том принялся наклоняться. Блондинчик, увидев это действо, выпустил пар через ноздри с таким шумом, что Том еле сдержался, чтобы не засмеяться в голос. Редкостный идиот.
Хотя иногда, крайне редко, Том ловил на себе взгляды Хемсоврта такие, которые смущали. Такие, в которых он мог запутаться. Теплых. Ласковых даже. Черт его знает, в такие взгляды хотелось закутаться, как в теплый плед в непогожий день. Странные взгляды — Том не хотел их замечать.
Как самого Криса предпочел бы не замечать. Таких, как Крис, Том повидал. Большинство из них думало, что им достаточно впечатлить хрупкого на вид Тома своими внушительными размерами, как будто возведя эти размеры в ранг. Ха! Тому тоже было, чем перед ними похвастаться. А женщины — все они считали, что у них между ног воистину царствие небесное, и именно поэтому Том должен был…. Да он просто был им должен — начиная с букетика на первом свидании и заканчивая булыжником на безымянном пальце после тех самых поступательных движений бедрами. Но насчет булыжника — это они зря. Ох, зря! Но всем им простительно. Они не знали о том, что у Тома была Цель. Они не были виноваты, что так раздражали Тома. Все, кроме Люка. Люк был…. Нормальным. Люк был верным, простым и понятным. Книжным мальчиком. Романтиком. Люк нравился Тому. По-человечески. Пожалуй, Тому хотелось бы такого младшего братишку. Чтобы было с кем поговорить, кому рассказать о Цели. Когда карьера Тома пошла в верх, он забрал Люка из заштатного архива при штабе и сделал своим адьютантом. Хотя бы для того, чтобы было с кем поговорить.
Как бы Тому было ни жаль, но полет закончился. Он слез по трапу, и, бросив на протянувшего ему для страховки руку Хемсворта взгляд, которым, он был уверен, можно было испепелять — О! Он умел так смотреть. Он тренировался часами перед зеркалом, оттачивая умение пригвождать собеседника к полу одним только взмахом ресниц. Так вот зыркнув на Хемсворта так, что тот как будто бы даже стал меньше ростом, Том с некоторой даже ленцой поинтересовался:
- Потери, капитан Хемсворт?
- Двадцать три человека, - пробормотал Крис, передернув могучими плечами.
- Не слышу, капитан! - повысил голос Хиддлстон.
- Двадцать три человека, сэр! - рявкнул Хемсворт, - но мы прибыли на помощь патрулю лейтенанта Хемсворта, иначе….
- Иначе, капитан, потерь не было бы совсем! - в голосе Тома звенела северная сталь, - Вы со своим братцем вступили в прямой контакт с противником, хотя ему, как командиру отряда, было приказано вести наблюдение. Вы понимаете, что вас ждет, капитан?
- Но я….
- Это трибунал, Хемсворт, - совершенно спокойным тоном, как будто речь шла не о военном суде, а о приятном пикнике, сказал Хиддлстон. И кивнул головой незаметно откуда возникшему рядом Люку Виндзору:
- Капитана Хемсворта под арест! Немедленно! Раненых в медчасть!
Люк молча кивнул. Крис так же молча сплюнул.

---

Карамельный подполковник vs вирус в Империи

часть 1 от 13 марта 17-39

Как мы с анончиком и говорили, нас увлекла идея написания военной аушки, и мы поэтому на какое-то время оставили наше мимимишное АУ про малька и Крисю.
Прямо с ходу ворнинг: авторы не стесняются в выражениях.
Что из этого получится, мы и сами не знаем, но пока как-то так.

Далекое-далекое будущее.

- Нам с братом, как обычно, Гарри, - Крис небрежно кивнул головой, приветствуя бармена.
- Ларри, - хмуро зыркнул на обоих Хемсвортов молодой рыхлый парень за барной стойкой, однако поспешил выполнить заказ.
- Один хрен, - лейтенант Лиам Хемсворт примостился на высокий стул рядом со старшим братом, - Ларри ты, или Гарри, главное, чтобы не разбавлял наш виски.
По правде сказать, в этом заведении пойло было так себе: пахло керосином, да и на вкус было весьма на него похожим, зато шибало в голову так, как чистый, как слеза, Бурбон, который братья Хемсворты однажды пробовали в столице, куда их на недельку отпустили в увольнительную, выданную в довесок к медалькам.
Да кто считал те медальки? У Криса вон вся грудь ими увешана, есть даже Орден Героя Империи. У одного него на весь их Легион. Да и Лиам в плане посветить цацками отставал от старшего не намного. А Орден он еще добудет — благо Сопротивление еще не было подавлено, а значит, есть где развернуться братьям Хемсвортам, самым лучшим десантникам Особого Легиона Империи, который сейчас щитом стоит между столицей и территорией, занятой бойцами Сопротивления.
Так вот заведение было не очень, но принимали здесь радушно — выпивка в стаканах посетителей не заканчивалась, а если те не скупились на чаевые, то Ларри или Гарри всегда был рад подсказать, кто из девочек или мальчиков, подрабатывающих в комнатах на втором этаже, мог бы составить клиенту компанию — на ночь или на часок — это уж насколько клиент не стеснен в средствах.
Сегодня Лиаму никаких таких компаний не хотелось. Хотелось банально нажраться и подраться — настроение было препоганым. Вчера отряд Криса, после недели шатания по вражеским тылам, взял двоих повстанцев, судя по знакам различия, важных шишек, но те, вместо того, чтобы, как положено после пары зуботычен, начать давать показания, взяли и сдохли. Просто вот на его, Лиама, руках — похлопали своими бельмами и прижмурились, сволочи. То ли какой яд успели принять, то ли еще что — это уж пусть лечилы разбираются. Но только неделя псу под хвост, а информации ноль.
- Поставь нам бутылку, Гарри, - попросил Лиам и посмотрел на брата — не против ли?
Тому, казалось, было плевать на выпивку — уставился во все глаза на дальний столик, где сидели какие-то тыловые крысы. Сидели и правда тихонько, что твои мыши. Один невысокий, плюгавый, сразу видно, из тех, кто привык протирать штаны при штабе, однако же наград имеет побольше, чем у Криса. А второй длинный, как жердь, тощий, рыжий, востроносый. Про таких Крис говорил: «соплей перешибешь». Так вот этот, соплей перешибленный, встал, подтянул на тощем пузе ремень и потопал в сортир. "А нечего пиво хлестать в таких количествах", — злорадно подумал Лиам, взирая на шесть пустых пивных бокалов на столике у штабных.
- Эй, Крис! - Лиам пихнул брата в бок, - Ты что завис то?
Тот отмахнулся, пригладил пятерней отросшие волосы и двинулся наперерез штабной жерди.
Лиам осклабился, ожидая представления.
- Привет, сладкий! - пропел Крис, как только поравнялся с незнакомцем, - отлить приспичило? Могу подержать!
На них начали оборачиваться многочисленные посетители бара. Лиам отметил парочку знакомых лиц — сегодня в расположении части парни будут пересказывать эту историю, как водится, преукрашая и перевирая, но разговоров будет на неделю.
Тощий паренек ничего не ответил Крису и сделал шаг в сторону, намереваясь обойти задиру.
- Ты не слышал меня? - переспросил Крис, - эй, как там тебя? Я с тобой разговариваю!
- А я с тобой нет, - негромко ответил тощий и сделал шаг в другую сторону.
- Ну это ты пока не говоришь, - довольным котом улыбнулся Крис и опустил свою лапищу тощему на бедро, - хотя, если тебе больше нравится, можешь помалкивать. Так даже лучше, я найду, чем занять твой нежный ротик.
Жердяй посмотрел на Криса. Нехорошо так посмотрел — отметил про себя Лиам. Так обычно смотрят, прежде чем сломать собеседнику нос. Он даже подорвался было со стула, чтобы в случае чего подстраховать братишку, да тому страховка не потребовалась — штабной сученыш сдрейфил и, развернувшись, побрел на свое место.
- Куда же ты, сладкая попка? - не унимался Крис, - Мы только начали, а я до конца вечера намерен познакомить тебя кое с чем.
И Хемсворт похабно качнул бедрами, намекая, с чем именно сегодня придется познакомиться штабному.
Тот остановился, покачал головой, вновь посмотрел на Криса, на этот раз так, как будто бы тот был не двухметровым командиром роты десанта, а сопливым пятиклашкой. И вновь двинулся навстречу Хемсворту, только на этот раз шел, призывно покачивая бедрами, что твоя модель на подиуме. Лиаму было видно, как брат тяжело сглотнул и задышал ртом, как будто ему внезапно стало мало воздуха.
- Познакомишь кое с чем, говоришь? - ласково спросил долговязый и вдруг накрыл ладонью пах Криса. Тот охнул и замер под рукой незнакомца.
Несколько секунд ничего не происходило. Штабной просто смотрел на Криса, как будто изучал. Так обычно ученый-энтомолог смотрит на неизвестного науке, но крайне мерзкого на вид жука — и интересно ему, и неприятно.
- И это все? - насмешливо пожал плечами тощий обмудок и убрал руку, брезгливо встряхнув ею в воздухе, - а сколько самомнения! Не льстите себе, мистер…. э…. как Вас там?
- Меня зовут Крис Хемсворт, сукин ты сын! - взревел старший из братьев, и в ту же секунду Лиам понял, что сейчас если кто с кем познакомится, так это башка длинного гада и стенка заведения один-хрен-Гарри-или-Ларри. Крис поднял руку для замаха….
Лиам даже не понял, как все произошло. Просто вот Крис стоит и замахивается на придурка. А вот он уже лежит на полу, сверху него лежит барный стул, а тощий козел, небрежно бросив на столик пару банкнот, жестом просит своего собеседника следовать на выход.
Ни в эту ночь, ни потом Лиам не слышал, чтобы парни в расположении части трепались об этом происшествии.

часть 2 от 13 марта 17-40

Чрез неделю.
Крис Хемсворт всегда верил в удачу. Нет, в Удачу. С большой буквы, как имя собственное. Потому, что живая. Потому, что всегда хранила Криса — хоть на поле боя, хоть за игральным столом, хоть во время шумной попойки, не говоря уже про другие сражения, которые вел средний из братьев Хемсвортов на любовном фронте. Ему просто везло. Всегда и во всем. До недавних пор. Пока Удача — вертлявая девка — не повернулась к Крису тылами.
За последние несколько дней все одно к одному — Повстанцы оттеснили их с ранее занятых рубежей, как будто кто ворожил им, как будто знали, сволочи, куда и в какой момент лучше ударить по отрядам защитников Империи. Ежедневные стычки с ублюдками изматывали так, что не оставалось сил не то что сбегать в заведение Ларри или Гарри — заправиться горячительным, да спустить в какую-нибудь горячую штучку, - тут на просто передернуть перед сном сил не было.
Крис ходил смурной, грозным видом распугивая сослуживцев. Вот и на молоденького адьютанта его превосходительства командера Реннера вызверился. А пацан всего лишь не прибавил имени Криса приставки «сэр», когда прибежал с донесением, что командер требует капитана Хемоворта к себе в кабинет.
А то, что Удача окончательно и бесповоротно отвернулась от Криса, тот понял, едва переступив порог кабинета командующего.
- Капитан Хемсворт — командер поправил сползшие на кончик носа очки в тонкой оправе, - хочу представить Вам подполковника Томаса Хиддлстона. Управление разведки откомандировала мистера Хиддлстона в нашу часть для обнаружения при поддержке Вашего, Крис, отряда, лидера Сопротивления. Вам надлежит в течение недели подготовить и в последующем провести операцию по задержанию главы повстанцев, что позволит затушить сам очаг Сопротивление в данном регионе.
Крис поверить не мог. Не может такого быть! Да чем же он прогневал свою Удачу, что сейчас прямо напротив него стоит и скалится, во все свои тридцать два, сука, скалится этот хлыщ из бара? Тот самый, что, играючи, положил на обе лопатки его, капитана Хемсворта, который таких вот сучечек, как этот рыжий придурок, драл десятками.
О том, что тощий придурок самой матушкой Природой создан для того, чтобы греть его, Криса, постель, капитан понял, едва взглянув за столик, где попивохивали двое из штаба. Что штабные — видно было за версту. А этот и вовсе на военного, признаться, не особо похож был. И даже не потому, что оделся по гражданке — в обтягивающие пидорские брючки и рубашечку с вырезом. С таким, твою мать, вырезом, в котором острые ключицы рыжего ублюдка торчали, всем своим видом призывая его, Криса, припасть к ним и вылизать. Сахарные ключицы — подумал тогда Хемсворт. И весь этот рыжий парень — как леденечек — ладный и сладкий, карамельный.
Как там сказал старина Джерреми? Подполковник? Это вот он — подполковник? Откуда столько счастья? Не иначе, сынок каких-нибудь шишек из Правительства или типа того, иначе откуда такое звание при такой карамельной внешности?
И ведь стоит и лыбится, сволочь! Как будто и не помнит, как Крис его недавно за ляжку мацал. Сейчас эта самая ляжка, обтянутая черной тканью форменных брюк, манила прикоснуться к ней не меньше, чем тогда, в баре. А уж про обтянутую этой же самой тканью попку Крис предпочитал не думать. Дабы не закапать слюной стол господина командера.
- Мистер Хиддлстон, - продолжал Реннер, не замечающий — слава богу, что не замечающий — терзаний Криса, - позвольте представить Вам нашего лучшего специалиста по диверсионной деятельности, капитана Криса Хемсворта. С его помощью, я уверен, Ваша миссия будет успешной.
- Моя миссия будет успешной, если мистер Хемсворт будет четко выполнять мои приказания и не путаться под ногами, - небрежно бросил наглый выскочка и как-то так легонько махнул на Криса ручкой — как лакея за дверь выпроваживал: пшел вон, дескать!
Крис подавил в себе желание вцепиться в наглеца прямо здесь, в кабинете у начальника. Сжать это тощее горло, чтобы забыл, как трепыхаться. Чтобы захрипел, прося пощады. Чтобы губами своими блядскими эту пощаду у Криса вымаливал.
«Ты у меня узнаешь! - думал Крис, тихонько прикрывая за собой дверь, - Еще узнаешь!»
Что именно должен узнать новоявленный Крисов командир — Иисусе, командир! Это вот кудрявое рыжее чудо с оленьими глазами — это вот ему теперь Крис обязан подчиняться! - Крис не мог сформулировать сам для себя.

---

Карамельный подполковник vs вирус в Империи

Все права принадлежат авторам.
Фанфик не мой, я лишь собираю части воедино.

часть 3 от 14 марта 19-46

«Ты у меня узнаешь! - думал Крис, тихонько прикрывая за собой дверь, - Еще узнаешь!»
Что именно должен узнать новоявленный Крисов командир — Иисусе, командир! Это вот кудрявое рыжее чудо с оленьими глазами — это вот ему теперь Крис обязан подчиняться! - Крис не мог сформулировать сам для себя.

Пока же подполковник находился в недосягаемой для Криса зоне. Кто бы сомневался, что штабная крыса и здесь укроется в тепленьком кабинете, и будет раздавать распоряжения не отрывая аппетитной задницы от мягкого стула. То, что штабная крыса недавеча как неделю назад уложил его самого на лопатки, Крис старался не думать. Собственный брат тогда ржал, падлюка мелкая, как не в себя, благо хватило мозгов не выказывать бурные эмоции перед личным составом бойцов Империи. Дико хотелось начистить чью-нибудь рожу, или отодрать кого-нибудь до хриплых молебней о пощаде. А то, что лицо и у первой и у второй фантазии было вполне определенным, с насмешливым взглядом и нелепыми рыжими кудряшками, заставляло бурлить кровь пламенной магмой.
Следующая их встреча состоялась в столовой. За редким исключением члены высшего офицерского состав принимали пищу в общем зале. И вот сейчас, когда Крис после двухчасового марш-броска, устроенного для отряда, уставший, но довольный, явился восполнить энергетический баланс, сердце вновь ухнуло вниз. Долговязый позер, как ни в чем не бывало, умастил свою задницу за отдаленным столом, и казалось бы ничего, кроме армейского пайка не замечал. Так бы сказал любой гражданский, но никак не опытный военный-диверсант. Господин полковник украдкой наблюдал за командой. Хотел оценить группу в естественных условиях? Чертова выпендрежная конфетка,да от него самого же взгляд оторвать невозможно! От того, как хмурил свои бровки под каким-то несусветным углом, скрывал усмешку в стакане с кофе, и в целом, походил на самодовольного притаившегося хищника, решающего, кого их глупых обезьян он сегодня слопает на ужин. Не успел Крис мысленно дать себе оплеуху, за дурацкое сравнение, как ледяной взгляд за долю секунды упёрся в него самого. Выражение лица новоиспечённого командира затвердело, а одна из бровок иронично приподнялась.
Крис был готов поклясться всем на свете, что взбалмошный ублюдок попросту насмехается над ним.
Рыкнув про себя он направился к своему новому -старому знакомому, остановился на полшага, разрываемый между военным долгом и возмущением, и все же отдал честь.
- Вольно, капитан,- невзначай бросил ему этот недоносок. Только сейчас Крис обратил внимание, что пантовый китель сменился на более удобный, опять же чёрный, военный комбинезон. Как гадюка, невольно пронеслось в мыслях. А длинные тощие ножки, утяжеленные арамейскими ботиками, скорее всего послужат сегодня поводом для хорошей дрочки, и не только для Криса. Неоднозначные взгляды на их новоиспеченного откомандированного подполковника, бросали многие солдаты.
- Позволительно присесть, сэр, - скрипнул зубами Крис.
- Зачем?
Вопрос заставило врасплох. А действительно, зачем будущим сослуживцам пытаться наладить контакт, познакомиться и по возможности сдружиться. Проглотив вертящиеся на языке нецензурные слова, Крис тихо продолжил:
- Я бы хотел обсудить с Вами недавний инцидент, - крыса крысой, но военный долг для капитана всегда был превыше всего, и если вышестоящее начальство посчитало, что под-пол-ков-ник тощая жердь, справится с поставленное задачей, то придётся костьми лечь, но помочь недотепе в их важной миссии.
- Считайте, что он исчерпан, - иронично бросил этот пидарок, смотря на Криса как на дождевого червя. — Вы свободны, - и опять этот небрежный жест рукой избалованной сучки.
До дрожи в руках вновь захотелось отрихтовать это миленькое личико, преподать настоящий урок жизни, не ту теоретическую муть, которую в него вливали в тепленьком кабинете с видом на ухоженный садик. То, что карамелька не нюхала настоящего пороха в своей сладкой жизни, было для Криса яснее ясного. И откуда-то, припоминая прошедшие бои, появилось злорадство, которое сменилось идиотской мыслью, защитить выебистую карамельку любой ценой. О Боги, перед кем он так провинился?!

часть 4 от 15 марта 18-23

То, что карамелька не нюхала настоящего пороха в своей сладкой жизни, было для Криса яснее ясного.
Тем более что новоявленный командир не спешил отправлять своих подчиненных на задание, объясняя это тем, что если они хотят провести операцию по захвату Лидера Сопротивления успешно, то должны подготовиться тщательно, учесть каждую мелочь, проработать любые варианты возможного развития событий. Крис искренне считал, что эта тощая фитюлька — подполковник Хиддлстон — обычный перестраховщик. Он бы, Крис, сначала поутюжил бы ковровыми территорию, которую сейчас удерживало Сопротивление, а потом, когда кончила бы работать артиллерия, пустил бы десант зачистить тех, кто еще остался. Он прямо и высказал свое мнение, но в ответ получил только презрительную усмешечку.
- Прекрасно, капитан Хемсворт, - и Хиддлстон театрально похлопал в ладоши. Давайте уничтожим на той стороне все, что только возможно, включая лаборатории, где, по данным разведки, и производится так необходимая Империи вакцина.
Хемсворт поскреб подбородок — конечно, вакцина была нужна, тем более если она на самом деле не имеет тех страшных побочек, как та, что была в распоряжении граждан Империи. Но дело то не только в лекарстве. Дело в зарвавшихся мерзавцах, что посмели бросить вызов Императору и теперь убивают его солдат, постепенно отвоевывая себе все новые и новые территории. Крис опять озвучил свои мысли наглому выскочке, но тот только покачал хорошенькой головкой и, не дослушав Криса, удалился.
Так что пока Хемсворт откровенно скучал, изучая карты, которыми по приказу Хиддлстона снабдил их отряд прибывший днем позже, чем подполковник, мутный тип по кличке Атланта. Никто не знал его настоящего имени, внешность он имел самую непримечательную, зато был ловок, что твой ужик. Ужиком он и ползал по территории, занятой бойцами сопротивления, помечая на картах расположение сил противника. А вместе с Хиддлстоном и Реннером надолго запирались в кабинете последнего и о чем-то там шушукались. Крису не докладывали, разумеется.
Так что капитан скучал. От скуки даже спать стал плохо. Однажды, проснувшись ни свет ни заря, Крис, позёвывая, выглянул в окно и увидел премилую картину — подполковник Хиддлстон, резво перебирая тощими ножками, обегал по кругу расположение части. Торопясь, и оттого путаясь в штанинах и рукавах, Крис натянул спортивный костюм и покинул офицерскую казарму — догонять своего кузнечика. Тот трусил бодро, даже, по мнению Криса, чересчур бодро, Крис едва нагнал Хиддлстона, однако же обгонять не торопился — вид сзади стоил того, чтобы проиграть подполковнику в скорости. Обтянутая шортами попка Хиддлстона при беге упруго пружинила, половинки так и просились Крису на руку, но он слегка приотстал, на всякий случай, от греха. А Том, если и замечал у себя за спиной тяжелый топот и сопение Криса, то виду не подавал, будто он, Хемсворт, пустое место. Пробежав пару кругов и дав Крису как следует полюбоваться стройными, длинными, какими-то просто бесконечно длиными ногами, которые — Крис был уверен — однажды строптивый подполковник закинет ему, Крису, на спину — Хиддлстон остановился и начал выполнять наклоны. А Крис сплюнул и вернулся в казарму, в душ — смотреть на наклоняющегося Хиддлстона было выше его сил, а изнывающий от желания член требовал немедленной разрядки.
С тех пор Крис вставал на целых полчаса раньше и вместо того, чтобы досмотреть сладкий сон о том, как он догоняет бегущего Тома и стягивает с него легкие шортики, Хемсворт, обливаясь потом, бежал за ним на приличном расстоянии, не смея приблизиться — память о том, как Хиддлстон, играючи, уложил его в баре Ларри-или-Гарри, еще была жива.
Это случилось к концу второй недели пребывания несносного подполковника в родной части Криса. После завтрака его встретил взбешенный Лиам. Если опустить все матюки и нелестные эпитеты, которые вырывались изо рта младшего, то можно было оставить только одну короткую фразу: Хиддлстон не допустил младшего Хиддлстона до задания по поимке Лидера Сопротивления, а вместо этого направил того с небольшой группой солдат патрулировать западные границы удерживаемой имперцами территории. В бешенстве Крис шарахнул кулаком о стену — да что этот ублюдок себе позволяет? Мало того, что он, Крис, теперь обязан подчиняться этому тощему придурку, так он еще смеет тасовать людей из его отряда так, как ему вздумается, даже не посоветовавшись с Крисом? Хемсворт был не намерен это так оставлять. Никогда ранее он жаловался. Ни разу. Но тут не выдержал — взял курс прямо на кабинет командера Реннера.
Прямо перед самой дверью Хемсворт замер, как вкопанный — по ту сторону двери слышался переливчатый, карамельный смех ублюдочного подполковника. Такой заразительный, такой задорный и нежный, что у Криса внутренности сжались в тугой комок. Так захотелось быть там, смеяться вместе с этим рыжим, считать лучики-морщинки, что образуются от смеха в уголках ярких серых глаз.
Помаявшись несколько секунд, Крис толкнул дверь. И замер, глядя, как ласково, с какой добротой, как ценитель искусства на музейный экспонат, смотрит Реннер на смеющегося Хиддлстона. И у самого командера улыбка до ушей. И видно, как ему хорошо. Как будто никакой войны нет. Как будто они с Томом где-то далеко-далеко от всего этого.
«Не может быть! - мысли тревожными мотыльками бились в голове у Криса, - Том и Реннер? Этого просто не может быть! Реннер же уже…. Старый?» Сорок пять лет — по меркам жителя Империи почти что потолок. Еще лет пять, и командера спишут в утиль.
Все дело в гребаной вакцине. Вернее, в гребаных ученых, которые когда-то, теша свои амбиции, создали проклятый вирус. Изначально новый штамм L16K2 был создан как разновидность бактериологического оружия. А если что Крис ненавидел больше всего, так это такие вот штуки — поражающие всех без разбора, и своих, и чужих. Будучи создан, как игрушечка и средство устрашения, неким профессором Селвигом — Крис как-то имел удовольствие лицезреть профессора вживую, и надо сказать, сильно сомневался в том, что психически тот был нормален — так вот единожды созданный Селвигом вирус вырвался из пробирки, как сказочный джинн, и начал захватывать города и страны, как тот древний то ли грек, то ли римлянин — Крис не особо в этом разбирался — как Александр Македонский. Его так и назвали — вирус Македонского. Практически за год хитрый штамм выкосил почти половину населения Земли. А вторая половина сошла с ума. За пачку туалетной бумаги люди был готовы убивать друг друга, да и что греха таить — убивали. Пока тот же безумный профессор Селвиг не придумал вакцину от вируса. И все пошло на лад. Да, население все еще не отошло от страшных последствий всемирного мора, да, продуктов пищевых и промышленных все еще не хватало. Но по крайней мере то, что давала людям Империя — государственность и относительный порядок — заставляло людей чувствовать себя в безопасности. Если бы не одно но. У вакцины был побочный эффект. Да еще какой — преждевременная старость. Если раньше люди спокойно доживали лет до восьмидесяти, а то и дольше, то сейчас было чудом, если кто-то мог отпраздновать свой пятьдесят пятый день рождения. А не так давно эти умники из Сопротивления придумали новую вакцину. Уж кто был тем гением, который заставил вирус умирать, а людей, пораженных им, доживать до глубокой старости, Хемсворт понятия не имел. Но так же, как и большинство жителей Империи, он считал, что воюет за правое дело, пытаясь мало того, что вернуть охваченные Сопротивлением территории под крыло Империи, так еще и позволить всем людям жить дольше.
- Вы что-то хотели, капитан Хемсворт? - вывел Криса из мрачных мыслей голос подполковника.
- Я… эм…, - замялся Крис. У него были сотни ответов на вопрос, чего он хотел бы, но озвучить их при командере не решался. - Я того… разрешите обратиться к командеру Реннеру, сэр?
- Обращайтесь, - милостиво махнул ручкой Хиддлстон.
- Прошу объяснить, господин командер, по какой причине подполковник Хиддлстон изменил задание лейтенанту Лиаму Хемсворту? - выпалил Крис.
Реннер изящно изогнул бровь и кивнул Томасу, как бы предлагая ответить на вопрос.
- Видите ли, капитан, - сморщил острый носик Хиддлстон, - наша цель — скрытно и незаметно подобраться к Лидеру Сопротивления. Еще раз — скрытно и незаметно. А с вашем братцем можно только идти на таран. Я бы и Вас отправил в патруль, и видит бог, в этом было бы больше пользы, но господин командер так лестно отзывается о Ваших способностях, что я хотя бы из уважения к мистеру Реннеру счел оправданным оставить Вас в своей команде.
Хемсворт побагровел.
- Еще вопросы, капитан? - этот вопрос тощий гад задал, уже не глядя на Криса.
- Никак нет, сэр! - отчеканил Хемсворт, козырнул и вышел из кабинет, обещая себе, что однажды он отыграется на зарвавшемся ублюдке по полной.

---

Новая запись от 15.04.19

Не архивируйте, пожалуйста.

---

Встреча дачника с анонами

Короче, старая коммуналка в Локебурге давно опустела. Дачник долго ждал вестей от своих пропавших жильцов, но локеполиция ничего не нашла, кроме давно заброшенного гелендвагена где-то недалеко от соседнего Локевилля. Так его и вернули погрустневшему дачнику. А заодно впаяли штраф за найденные внутри машины следы от конопли.
В багажнике он нашел лишь пару почерневших от сырости горшка с давно погибшими фикусами. И больше никаких намеков на его старых товарищей. Дачник не отчаялся и решил обратиться в ведьмачее бюро Колдунского отделения по нераскрываемым древним активностям или, как его называли сокращённо, К.О.Н.Д.А.
Расследование длилось несколько месяцев и в конце концов было закрыто за отсутствием результатов. Много позже дачник узнал, что за это время пропала пара отрядов, которые были отправлены на поиски его друзей. Но на тот момент ему казалось, что все забыли о нем.
Не долго раздумывая, он сам собрался повторить путь пропавших и на вновь отремонтированном гелендвагене отправился в путь. Почти доехав до места, где были найдены последние следы его товарищей, он заприметил чью-то сгорбившуюся фигуру прямо на обочине. Этот анон никак не отреагировал на подъезжающую машину, поэтому дачник, проклиная себя за любопытство, остановился прямо возле его замершей фигуры.
Это был немного странный на вид анон, в руках он держал какой-то пухлый от фотокарточек альбом, лицо и одежда были заметно покрыты пылью, но больше всего дачника напрягли вытатуированные под глазами анона слова: "эванс" под правым, "филка" подход левым, а между бровей приютилась буковка "о".
"Эванс-о-филка, хм", - прочитал дачник задумчиво, но не успел додумать свою мысль, как странный эванс-анон тут же, словно очнувшись ото сна, выронил из рук свой альбом и прижался к боковому стеклу машины. "Да! Моя подруга! Эвансофилка!" - захлебываясь через каждое слово, пролаял он.
"Да ты видно давно не говорил ни с кем, анон? - дачник растянул губы в стороны, надеясь, что будет выглядеть доброжелательно, чего зря психов травмировать, - Я дам тебе попить, но подвезти не могу, у меня срочное дело". Эванс-анон, казалось, уже не слышал его, словно только триггерное слово разбудило его, а теперь он снова впадал в ступор. Он медленно и опустился на колени и начал собирать рассыпавшиеся карточки из альбома. Дачник опустил окно и выглянул, чтобы подать ему бутыль с домашним яблочным соком, и параллельно разглядел на фотографиях парочку счастливых анонов, один из которых напоминал эванс-анона. Видимо он тоже по кому-то тосковал, иначе чего бы забыл в этой Локи забытой глуши.
"Я заберу тебя на обратном пути!" - крикнул дачник вновь замершему и сгорбленному эванс-анону. Он кинул бутыль с соком в мягкий песок возле ног своего будущего попутчика, в котором она тут же увязла.
Дачник не думал, что сможет найти своих старых жильцов, когда собирался в дорогу. Но ему стало немного легче, что он встретил такого же странного и ищущего чего-то анона в такой глуши. Коммуналка пустует, пустые горшки из-под конопли, иванчай и фикусов уже давно заброшены и валяются не у дел. И, главное, скоро лето. И ему будет совсем тошно оставаться в городе и следить за пустующей квартирой. Пускай в ней поселяется любой, бредущий в славный Локебург. Когда-то в одной кладовке он уложил троих асексуалов в ряд, так что место для ещё одного психа всегда найдётся.
С такими мыслями он свернул с магистрали на едва заметный съезд в сторону древнего лесного поселения Локуево. Возможно там ему смогут рассказать, что произошло с его старыми товарищами.
Гелендваген, злобно фырча, остановился перед сваленными на дорогу засохшими деревьями. Казалось, что они были сломаны, а некоторые вырваны с корнем, каким-то чудовищем. Дачник вылез из машины и внимательно оглядел исцарапанные стволы вековых елей. Возле них и дальше по дороге были заметны огромные звериные следы вперемешку с мелкими следами неких анонов. Заметив вырезанный знак ЛОКЕБОХ, он тут же принялся книлиться, как привык за время жизни в правоверном Локебурге.
На третьем поклоне он услышал позади в отдалении сдавленный смешок, резво кувыркнулся и бросил наугад в сторону звука камнем, похожим на засохшую какулю какого-то животного. По крайней мере, он надеялся, что это только сходство.
"Эй, больно же! - кто-то заорал и, судя по звукам, скатился с пригорка на дорогу, - Чего ты сразу какашками бросаешься?". Дальше начался бесконечный поток обвинений, перемежаемый вздохами и охами упавшего, незнакомого дачнику, анона. Дачник даже выглянул из-за машины, за которую закатился, так как был совершенно обескуражен его параноидальным бредом. Валявшийся в дорожной пыли анон был одет в какую-то рясу и был похож на послушника при церкви. За пять минут, пока этот анон поднимался и отряхивался, он успел обвинить дачника в поджоге церковных свечек "пуканов", отравлении чая в местном приюте, проклятии насекомых, а также в разрушении самой церкви в центре Локуево.
"Так ты из Локуево? - прервал дачник обвинительную тираду анона, - Мне нужно разузнать что-нибудь о пропавших в ваших лесах локебургских анонах. Я первый раз в ваших местах. Ты можешь мне помочь?".
Параноик недоверчиво оглядел дачника и даже обошел его кругами два раза. "Ну, я даже не знаю, - начал он с сомнением, - что-то ты не похож на городского. Скорее на бесноватого гадателя из нашей деревни, что вечно предсказывает всем понос, а приходит золотуха. А ещё похож..."
"Я здесь впервые, анон, - устало вздохнул дачник, - ищу пропавших жильцов из своей квартиры. Если что-то знаешь, помоги, а нет, отвали".
"Локебох завещал мстить и помогать только близким", - важно произнес параноик, подняв руки к солнцу, изображая поклонение. Но заметив суровый взгляд дачника, тут же принял весьма деловой вид: "Надысь порушилась наша локуевская церковь, и мне теперь негде поджигать свечки-"пуканы" во славу Локебоха. Все мысли только об этом, а выбраться из нашей деревни никак, дороги завалены, в ближайший Локевилль сутки вверх по реке грести. Не могу ни на чём сосредоточиться и вспомнить".
Дачник с негодованием отметил про себя, что в поджоге пуканов параноик буквально пару минут назад обвинял его самого, но решил не усугублять ситуацию.
"У меня с собой только яблочные соки и наливки в дорогу да яблочный пирог, - дачник не врал, ведь штраф за коноплю, ремонт гелендвагена и отсутствие постояльцев полностью обезденежили его, - Возьми самое ценное, что есть у меня, пресвятые мощи локеугодной кураги, что спасали локебога нашего в его самые тяжкие минуты отчаяния".
Дачник развязал и стянул с шеи крохотный мешочек на кожаном шнурке: "Здесь всего один кусочек, но мне обещали, что это та самая чудотворная курага из локетемницы. Прими его в дар, как мой друг и брат".
Параноик сморщился, будто собирался заплакать, взял из рук дачника мешочек, обнюхал его и спрятал за пазуху. Выглядел он довольно ошарашеным, и дачник даже засомневался, знает ли он что-то ценное, и не потратил ли он бесценный амулет зазря. И тут же отругал себя за такие мысли, за любую весточку о пропавших анонах он бы отдал и ключи от квартиры, где горшки без фикусов, и ключи от дачи, где засыхает без его заботы яблоня.
"Тут такое дело, - параноик наконец-то заговорил, но почему-то очень тихо и словно опасаясь чего-то, - наши молитвы в локуевской церкви возносились все реже и реже во славу Локебоху, и книлиться стало считаться постыдно".
Дачник удивленно уставился на своего расказчика, но тот, не замечая его реакции и полностью погрузившись в свои мысли, продолжал: "Локебох - весёлый бог, но не каждый поймет его шутки. Он прислал нам своего сына, йотунское отродье, что поселилось в этом лесу и не выпускает жителей деревни в большой мир".
Вдали послышались странные шорохи, прозвучавшие громом в облепившей лес тишине. Дачник было отшатнулся, но тут параноик с силой вцепился в него и зашептал, уставившись на него и выпучив глаза: "Он никого не выпускает...".
"А река? - резко перебил его дачник, вспомнив, - Ты же говорил о реке?"
"Послушай меня, нет отсюда спасения, по реке давно уже никто не пытается сбежать, - шорох стал походить на топот приближающегося животного, и параноик зачастил, захлебываясь словами, - Он не выпускает никого отсюда. Не переступай эти деревья и беги отсюда. Если твои друзья и были здесь когда-то, то либо они сгинули, как многие, либо ушли в услужение сыну Локи. А страшнее участи нет, их дни проходят в вечных молитвах и жертвоприношениях, пронзании друг друга вилами, некропостинге и поедании трупов стюардесс".
Топот стал просто оглушающим, последние слова параноик уже кричал. Вдруг он резко толкнул его к машине, шепнув на ухо: "Молись!" - и скрылся в ту же сторону, откуда свалился вначале.
Дачник, совершенно не понимая, что происходит, оглохнув от заполнившего весь окружающий его лес грохот и шум, свалился навзничь. Перед его лицом мелькнул силуэт то ли громадного лося, то ли оленя, он увидел в просвете верхушек деревьев небо, перевернулся к сваленным на дороге деревьям и, прижавшись лбом к земле по направлению к той самой, замеченной ранее, вырезанной молитве, начал книлиться.
Порой он чувствовал спиной и голой шеей холодное дыхание чудища, но не раскрывал глаз и продолжал возносить хвалу во славу Локе и аватару его Томме, их двуединству и разности.
"Пресвятые мощи кураги, как бы вы мне сейчас помогли", - простонал дачник тихо.
Тут резкий скрежет разламываемой на части машины заставил дачника заорать от страха и броситься вслепую в лес. Но он не убежал далеко, свалился, зацепившись за что-то ногами. Забарахтался в страхе и чуть было снова не заорал, но тут на него навалился параноик, который прятался в корнях деревьев и видимо молча наблюдал за ним из засады. Параноик зажал ему рот и, страшно сверкая глазами, жестами приказал молчать. Дачник моргнул, и они уже вдвоем подползли ближе к верху елового корневища.
Чудовище с телом громадного лося и конечностями, похожими на обычные руки анонов, на морде пыталось что-то достать из развороченного кузова гелендвагена. Слышался треск стекла, чудовище довольно фыркало, видимо пережевывая яблочные запасы дачника в дорогу.
Параноик толкнул испуганного присходившим действом дачника и показал большой палец. "Локиугодно", - прочёл он по его губам.
Они так и пролежали в своем укрытии до утра, продолжая следить за чудищем, боясь лишний раз пошевелиться. Лишь когда йотунское отродье, сын Локи, наелся и поплелся обратно, параноик снова начал шептать дачнику на ухо свои рассказы.
"В деревне говорили, что видели странных ряженых в лесу, незадолго до появления там сына Локи. Наш бесноватый гадатель общался с ними, и они рассказали ему, что хотят построить свой дом и часовню на окраине леса, чтобы возносить молитвы Локебоху, - параноик сглотнул и виновато продолжил, - Местные не хотели принимать их, поэтому те так и остались в лесах. А потом пришел Он, как наказание нам за негостеприимство и непринятие ньюфагов."
"Это и были мои друзья", - вздохнул дачник без грусти и с облегчением.
"Ну, у тебя и друзья! - воскликнул параноик и тут же испуганно огляделся, продолжая уже более тихим голосом, - Из-за них порушилась церковь, прокисло молоко и...и... И свечки подожгли тоже они!".
Дачник уткнулся лицом в свои ладони и заржал. Гнетущее настроение, мучающее его всю дорогу из города, прошло, дикие бредни параноика уже не трогали его израненное сердце. Его безумные товарищи видимо всё-таки нашли свой локеугодный дом среди этого страшного темного леса и даже вызвали себе сына Локи, чтобы наказывал неверных и отпугивал пришлых. Да, он не сомневался в их извращённой вере и коварных планах.
Что ж, он не собирался их дальше искать, раз с ними было все в порядке. Дачник поднялся и подошёл к поваленному на дороге дереву со спасительной молитвой, поднял с земли камень, похожий уже на камень, а не какулю, и начал выцарапывать что-то.
Из локиправды гениальное, все права принадлежат авторам.
ЛОКЕБОХ! ТОММЕАВАТАР!

---

ГАМЛЕТ RADA 2017

Все права принадлежат авторам

24.10.2017 в 12:46

Пишет  Локианон:

Полный разбор постановки Гамлета в театре RADA (2017)

Несколько предупреждений:
1. за основу взят текст по этой ссылке, автор педантичен в описании каждой сцены, так что ревью очень объемное и подробное.
2. и все же, мне показалось нелишним добавить эмоции и разные важные для нас подробности из

других отзывов, которые приносили аноны (спасибо им за это!!!)

1
2
3
4
5
6
7
а также Frostpudding и Esther De Jong, ссылки на которые я потеряла.
3. при цитировании пьесы использовались переводы как Пастернака, так и Лозинского - смотря что было ближе по смыслу и чувствам к оригиналу.

особенности постановки

«Гамлет» в постановке RADA («Королевской академии драмы»), британской школы актерского мастерства назван прессой «самым эксклюзивным театральным событием года»: всего три недели сентября в крошечном зале RADA «The Jerwood Vanbrugh Theatre» (183 места, включая балкон) - слишком мало, чтобы вместить всех желающих, отсюда и милая история о человеке с плакатом: «Молю о чуде! Нет ли у Вас свободного билетика?»

Со слов сэра Кеннета Браны, президента RADA и режиссера данной благотворительной постановки (сбор средств велся в поддержку малообеспеченных студентов RADA), возобновление спектакля на большей сцене не планируется, а видеозапись невозможна в силу особенностей зала. Помимо официального фотосета, остается довольствоваться отзывами зрителей, среди которых и пара профессиональных критиков, впрочем, билеты они получили на общих основаниях.

Каст состоит всего из десяти актеров (в пьесе нет точного числа, в постановке с Теннантом их 23), включая выпускников RADA этого года (Гильденстерн, Лаэрт), прослушивание которых проводилось Браной тайно, под видом преподавания мастер-классов. Техническая часть постановки также выполнена силами студентов-выпускников.

Перенос событий пьесы в современные реалии никого не удивил, но дал простор для неожиданной юмористической трактовки некоторых сцен на фоне основного мрачного тона. Кроме того, кросс-гендер иначе расставил акценты в отношениях героев: знакомьтесь, Розакранц, Гильдастерн и Горация; Бернарда и Марселла также в наличии, а шутки в духе «Гамлет отверг Офелию, потому что любит девушек только как друзей» несостоятельны на фоне явной мускулинности Хиддлстона в этой роли (не всегда присущей его персонажам и образу Гамлета как таковому). Вместе с тем, спасибо Бране, оригинальный материал не пострадал: несмотря на танцы и презервативы, основные темы звучат наиболее остро.

Все билеты, во избежание спекуляций на перепродаже, разыграны в лотерею. Эту идею Браны Хиддлстон воспринял скептически, но сайт RADA еле выстоял при бронировании. Именные билеты стоимостью до 95 фунтов выкупались по паспорту и электронному подтверждению всего за час до спектакля, после чего покидать здание не разрешалось. За приглашением в зал, записанным голосом Браны, следует проверка сумок; охрана убеждается, что телефоны выключены, а не переведены в беззвучный режим. Зрителей первого ряда просят убрать сумки: их места на уровне сцены.

Зрительные ряды размещены по трем сторонам и отделены от сцены только рампами; на сцену четыре выхода: два в черных кулисах по бокам и два через проходы в зрительном зале.


Есть лишь одна декорация: стена с дверьми и окнами в дворцовом интерьере, из мебели - стол, кресла, диван. И ковер, большой, квадратный, с датским «крестом» и английской пословицей «хорошие люди должны умереть, но смерть не сотрет их имена» на датском по краю.

Костюмы, за исключением парных кожаных курток в финальной сцене, - собственные вещи актеров. Повседневная одежда неброских оттенков денима, синего, серого и черного органично вписывается в пьесу. Интересно, что по ходу пьесы Гамлет постепенно обнажается: сначала снимает пальто (в начале второго акта), затем толстовку, и наконец, остается в тонком и весьма поношенном свитере, закатывая его рукава до локтей. Фанаты Хиддлстона особо отмечают, что одергивание задирающегося свитера не помешало им разглядеть кубики пресса, дорожку волос на животе и даже резинку трусов над узкими джинсами во время прыжка на стол в сцене с театром.

Пьеса урезана до двух часов против обычных трех и сочетает камерную искренность, вызывающую сопричастность аудитории к происходящему (этому способствует и контакт с глазами зрителей в монологах), с неожиданным весельем, отчаянную скорбь с дикой яростью, причем смена эмоций Хиддлстона стремительна и непредсказуема. Он блестяще изображает душу в смятении, его Гамлет агрессивный и страстный, остроумный и саркастичный, и в то же время, мрачный: он страстно кричит и швыряет вещи, бросается на пол, в каждом монологе проливает слезы, иногда усмехается от уха до уха, но видно, что до зубовного скрежета хочет рыдать, и он точно не безумен.

Акт 1

Акт 1, сцена 1

Акт 1, сцена 1. Сцена встречи стражи и Горацио с призраком умершего короля вырезана - аналогично версии с Камбербэтчем, где герой листает фотоальбом под грустную пластинку. По центру одиноко стоит небольшое пианино. Еще до формального начала пьесы за сценой слабо различимы прерывистые вздохи Гамлета. Свет гаснет, слышны спокойные, решительные шаги. Луч выхватывает из темноты фигуру Гамлета, сидящего за пианино, его глаза красны от слез скорби по отцу. Он напряженно склоняется и кладет ладони на закрытую крышку, затем, расслабившись, открывает ее. Играя медленную скорбную мелодию, дрожащим голосом наполовину поет, наполовину проговаривает слова (произносимые в оригинале Офелией после смерти ее отца): «Неужто он не придет?/ Неужто он не придет?/ Нет, помер он/ И погребен,/ И за тобой черед./ А были снежной белизны/ Его седин…» - тут Гамлет обрывает песню, не в силах сдержать слез, и уходит в темноту.

Акт 1, сцена 2

Акт 1, сцена 2. Вспыхивают яркие огни (переход от луча, высвечивающего в темноте читающего монолог героя, к яркому освещению в общих сценах многократно используется в постановке). Присутствие на сцене техников, которые стелют ковер и устанавливают перед стеной-декорацией стол с датским «крестом» на крышке взамен пианино, выглядит, как подготовка к телетрансляции, в стиле которой поставлена речь Клавдия. Новый король занимает место за столом, один из техников дает пальцами обратный отсчет: «три, два, один». Телекамеры нет, речь обращена напрямую к залу.

На контрасте с предшествующей интимной сценой скорби, Клавдий публично рассуждает о своих чувствах: «Смерть нашего возлюбленного брата/ Еще свежа, и подобает нам/ Несть боль в сердцах…», - замирает на несколько секунд, опустив взгляд на стол… и резко переключается на тему своего недавнего брака, – «Однако разум поборол природу,/ И, с мудрой скорбью помня об умершем,/ Мы помышляем также о себе./ Поэтому сестру и королеву… (текст отредактирован для исключения анахронизмов) …В супруги взяли». Гертруда тут же появляется и берет короля за руку, усиливая впечатление «игры на публику». Говоря затем о принце Фортинбрассе, «Что надоел нам, требуя возврата/ Потерянных отцовых областей,/ Которые достал себе по праву/ Наш славный брат» (текст упрощен), Клавдий подписывает и демонстрирует публике письмо в Норвегию, как финальную точку в диалоге о спорных землях.

Выступление умышленно выполнено в манере американских президентов (сравнивали с Никсоном и Трампом). Клавдий символизирует конец речи, проведя рукой по горлу, и двор, ожидаюший в проходах зрительного зала, выходит на сцену, скандируя: «Клавдий! Клавдий!». Польщенный король шутливо обращается к Лаэрту, спокойному, одетому скромнее других придворных, вспоминая, что у того есть просьба - речь идет о возвращении во Францию.

Гамлет, уверенно войдя в дверь стены-декорации, встает перед ней, это привлекает внимание Клавдия (в отличие от внезапного обращения в пьесе, где Гамлет слушал речь с остальными придворными): «Ну, как наш Гамлет, близкий сердцу сын?...» Ответ Гамлета: «И даже слишком близкий, к сожаленью», - уже не просто горькая саркастичная реплика вследствие вынужденного молчания, а показатель того, что как бы принц ни давал волю чувствам в одиночестве, на людях он держит лицо.

Несмотря на объявление о свадьбе, отсутствует обычная для этой сцены атмосфера праздника, так что черное пальто Гамлета (упоминаемый далее «траурный наряд») не контрастирует с одеждой придворных. Гертруда утешает сына, говоря о неуместности показной скорби и обыденности смерти: «Что ж кажется тогда/ Столь редкостной тебе твоя беда?», но тот, решительно пройдя вперед, заявляет, что его чувства истинные, а не показные: «Не кажется, сударыня, а есть./ Мне «кажется» неведомы.» Клавдий, приблизившись к Гамлету, сопровождает свои нотации дружелюбными жестами, но Гамлет равнодушен к словам, а когда Клавдий просит: «нас считай отныне/ Своим отцом», издает пренебрежительное «пфф!» и соглашается остаться в Дании только после дважды повторенной просьбы Гертруды. Взяв ее за руку, отвечает: «Сударыня, я ВАМ во всем послушен, подчеркивая, что глух к любым просьбам дяди. Мать обнимает сына, и когда Клавдий прерывает момент близости обращенным к ней «Сударыня, пойдемте», Гамлет пытается удержать ее руку, и эта потеря физического контакта олицетворяет потерю душевной связи между ними.

Смена сцены сопровождается звуковыми эффектами. Оставшись один, пойманный лучом света Гамлет, сначала опершись на стол, а затем обходя сцену по дуге, говорит, что хотел бы умереть, но самоубийство - смертный грех, страстно и решительно задается вопросом: «Как это все могло произойти?/ Два месяца, как умер… Двух не будет./ Такой король! Как светлый Аполлон/ В сравнении с сатиром». Заканчивая монолог: «Разбейся, сердце, молча затаимся», - быстро взбегает со сцены по левому проходу.

Но столь же быстро возвращается, окликнутый приветствием Горации, и крепко обнимает ее в знак радости от неожиданной встречи. Возможно, благодаря гендерной замене, впервые отношения Гамлета и Горации выглядят истинно дружескими, а не принужденными пером автора. В их объятии видны тысячи таких же до того, в их взглядах многозначительность - очевидный намек на обоюдное решение не переводить дружеские отношения в иную плоскость, и это делает пару даже более интересной, чему пара Гамлет/Офелия.


Горация с Марцеллой и Бернардой не успевают заговорить о деле, как Гамлет, отворачиваясь и выходя в зал, заявляет, что видит отца: «Отец – о, вот он словно предо мной! / …В очах души моей». Пораженная Горация сообщает о призраке (анахроничные упоминания о доспехах призрака убраны), Гамлет решается увидеть все сам.

Акт 1, сцена 3

Акт 1, сцена 3. Уезжающий во Францию Лаэрт мил и поэтичен в разговоре с Офелией. Его мягкое поведение указывает, насколько нехарактерна для него ярость, ослепляющая его в развязке пьесы: этот Лаэрт не является грубым и воинственным. Офелия, как и в большинстве современных постановок, лишь закатывает глаза на предостережение брата «хранить целомудрие», в ответ называя его «безрассудным распутником», на что тот, вынув из кармана презерватив, заверяет: «Бояться нечего».

Входит Полоний, в этой постановке - высокий и худой человек средних лет, точнее охарактеризованный Гамлетом как «глупый болтливый негодяй», чем Гертрудой как «добрый старик». Он усугубляет шутку, вручая сыну огромную пачку презервативов. Сочетая любящего отца с чиновником, Полоний зачитывает свои советы из папки, поданной помощником (подчеркивая тем самым их статус афоризмов): «Заветным мыслям не давай огласки,/ Несообразным – ходу не давай./ Будь прост с людьми, но не запанибрата…» Прочитав каждый, бросает очередной лист за спину, за исключением последнего, с фразой «Всего превыше: верен будь себе», который аккуратно складывает и вручает сыну, подчеркивая его важность. Полоний считает себя остроумным, однако, в последующем разговоре со своей «неопытной дочерью» практически переступает границу между юмором и шутовством.

Акт 1, сцена 4

Акт 1, сцена 4. Гамлет, Горация и Марцелла входят через дверь в стене-декорации и поворачиваются к ней (сцена происходит в тех же дворцовых интерьерах, так что реплики о холоде убраны). Возникающий в центральном проеме изможденный образ призрака манит Гамлета за собой.


Принц, поднимая кинжал и указывая им на призрак, требует: «…отец мой, Гамлет,/ Король, властитель датский, отвечай!» - и, опускаясь на колени перед столом, вонзает кинжал в его крышку и, держа за рукоять обеими руками, ожидает объяснений со склоненной головой.

Девушки удерживают Гамлета от общения с призраком, но следуют за ним, заслышав угрозу, забавно измененную с учетом их пола: «я сам обращу в тень ТУ, что ОСТАНОВИТ меня» («I’ll make a ghost of HER that STOPS me») взамен «…того, кто попробует удержать меня». Марцелла задерживается в дверях, сообщая, что «прогнило что-то в Датском государстве».

Акт 1, сцена 5

Акт 1, сцена 5. Луч освещает сидящий за столом призрак короля, он кладет на стол пару книг. Через проход в зрительном зале врывается Гамлет в ожидании объяснений о смерти отца. Манера рассказа призрака сходна с «пресс-конференцией» Клавдия, с той лишь разницей, что он правдив, голос его звучен и яростен при рассказе о совершенном злодеянии. Услышав, что отец был убит, Гамлет падает на колени, широко расставив их, вонзает кинжал перед собой, сообщая о готовности отомстить.


Призрак поднимается из-за стола и, признавая Гамлета достойным сыном, приближается к нему, хромая (последствия яда, которым был отравлен), и уходит в дверь декорации. Гамлет падает ниц, переворачивается на спину, яростно бьет кулаками по полу, клянясь отомстить за смерть отца. Садится, размышляя о матери, «женщине-злодейке» и о дяде: «…можно жить с улыбкой и с улыбкой/ Быть подлецом; по крайней мере - в Дании»,- и, глядя на публику с чувством удовлетворения, завершает: «Готово, дядя.» («So, uncle, there you are.», дословно: «Ну, дядя, вот он ты»).

Горация с Марцеллой настигают Гамлета и просят поведать о случившемся, тот взволнованно, но ласково отказывает и предлагает, с соответствующим жестом: «Пожмем друг другу руки и пойдем:/ Вы по своим делам или желаньям, я – по своим», провоцируя замечание Горации о «вихре бессвязных слов». За извинениями Гамлета «сердечно жаль, что вам они обидны» и уверением Горации «в этом преступленья нет», Гамлет разгневанно с силой вонзает кинжал в крышку стола, крича: «Нет, преступленье есть, и тяжкое!»

Требованию Гамлета о клятве молчания спутниц вторит раскатистое «клянитесь» призрака, раздающееся будто из-под земли. Удивленный Гамлет заглядывает под ковер, затем, проползая под ним, появляется с другой стороны, ковер повисает на нем, как плащ, и в этом виде на ремарку Горации о странности происходящего Гамлет отвечает: «много в мире есть того, что вашей философии не снилось». Затем резким ударом вонзает кинжал в оставленные призраком на столе книги и призывает женщин на рукояти принести клятву молчания, голос призрака снова вторит ему.

Акт 2

Акт 2, сцена 1

Акт 2, сцена 1. Разговор Полония со слугой Рейнальдо вырезан. Офелия вбегает в центральную дверь с письмом от Гамлета, рассказывая Полонию, как напугал ее своим поведением принц. Несмотря на анахронизмы, использован текст оригинала: «Принц Гамлет - в незастегнутом камзоле,/ Без шляпы, в неподвязанных чулках,/ Испачканных, спадающих до пяток…» Полоний не спешит успокоить Офелию, утешить предположением, что на принца подействовала внезапная смерть отца, наоборот, он самодовольно провозглашает, что Гамлет «безумен от любви» к ней и торопится поведать о своем внезапном открытии королю, не озаботившись душевным состоянием дочери.

Акт 2, сцена 2

Акт 2, сцена 2. В располагающей обстановке - сидя на диване с обращенными к нему креслами, Клавдий и Гертруда объясняют прибывшим Розекранц и Гильдестерн, что от них требуется. Слова Гертруды о том, что «нет на свете двух людей, ему любезней» («two MEN there is not living/ To whom he more adheres»), в условиях гендерной замены и многозначности английского «men» - человек и мужчина, подчеркивают статус друзей Гамлета, как особо приближенных. В пьесе Клавдий путает друзей Гамлета, в постановке комизм ситуации усилен повтором: сначала они сами поправляют Клавдия, приветствующего каждого по имени, так что он сконфуженно замолкает, а затем при прощании - «спасибо, Розакранц и Гильдастерн», как и в пьесе, Гертруда мягко поправляет мужа: «Спасибо, Гильдастерн и Розакранц».

Сцена с послами заменена сообщением Полония о том, что король Норвегии пресек конфликт племянника с Данией и, направив его войско в Польшу, просит о беспрепятственном проходе через датские земли. В разговоре о безумии принца Полоний, несмотря на обещание «быть кратким», излишне и по-шутовски многословен. В отличие от оригинала, Офелия присутствует в сцене. Сидя в кресле, она испытывает позор и смущение, когда отец зачитывает любовное письмо Гамлета с монограммой «Н», и, особо останавливаясь на слове «грудь», демонстрирует его королевской чете. Она вся сжимается, когда Полоний объявляет ее виновницей помешательства принца, а королевская чета соглашается и поддерживает предложение Полония подослать дочь к Гамлету и понаблюдать за ним. В постановке сделан особый акцент на отношение Полония к дочери, как к инструменту манипуляций, чтобы пояснить, почему внутренний мир Офелии оказался таким хрупким.

Увидев приближающегося Гамлета в окно, король с королевой спешно удаляются, оставив проблему на Полония. Развернувшись к вошедшему, Полоний шокирован его видом: лицо Гамлета разрисовано черно-белой краской (возможно, в честь футбольной команды «Дерби Каунти»), на плечах датский флаг, поэтому приветствие «Как поживает господин мой Гамлет?» («How does my good lord Hamlet?») интонационно изменено на: «Как поживает… Господи!.. Гамлет?» («How does my… good lord! Hamlet?»). Для создания маски безумия Гамлет чередует юмор с бессмысленными фразами: окинув Полония взглядом, называет его «торговцем рыбой», а солнце – «божеством, ласкающим лучами падаль». За словами о том, что «всякий плод – благословение», цитируя одного из зрителей, «он трахнул диван: обернулся к залу, раздвигая ноги, положил одну руку на спинку дивана, и изобразил несколько фрикций в подушки».

«Слова, слова, слова», которые Гамлет увлеченно читает, расположившись на диване рядом с подсевшим к нему Полонием, содержатся в книге «Причины остаться в живых» Мэтта Хейга о депрессии и суициде. Гамлет дразнит Полония, придвигаясь все ближе и копируя позы и жесты, читает вслух отрывки из книги. Книжная «клевета» упоминается без архаичных моментов, усиливая эффект ответа Гамлета на испрашиваемое Полонием разрешение уйти: «Нет ничего, с чем я расстался бы охотнее» (в первоисточнике игра слов: «I will TAKE my leave of you», дословно: «ДАЙТЕ разрешение удалиться» и «You cannot TAKE from me anything that I will more willingly part withal», дословно: «не мог бы ДАТЬ вам чего-то с большим желанием»). Следующее за этим трижды повторенное «кроме моей жизни» Гамлет произносит спокойно, затем - насмешливо, с маниакальным хохотом, и, наконец, – горько, на грани слез, опустив голову на руки. Он остается в той же позе, когда озадаченный Полоний уходит.

Роза и Гильда, предупрежденные о состоянии Гамлета, пытаются «встряхнуть» его. Гнев принца испаряется, как только он видит друзей. Когда их бумбокс начинает играть "I" Кендрика Ламара с весьма символичным текстом, Гамлет присоединяется к танцу, демонстрируя знаменитые «snake hips» и рок-н-рольные па: подхватывает миниатюрную Розу одной левой и, удерживая ее за спину горизонтально, крутит вокруг себя. Эта сцена заменяет несколько вымученные шутки оригинала и делает встречу более живой. Бурное веселье продолжается боем на диванных подушках, а когда Гамлет называет Данию тюрьмой, друзья острят на тему его амбиций. Веселье стихает, как только Гамлет обвиняет пару в том, что они подосланы к нему, а те соглашаются. И пропадает совсем при рассказе о том, как он растерял всю свою радость. Оговорка Гамлета: «Мужчины не занимают меня и женщины тоже, как ни оспаривают это ваши улыбки», - в женской компании меняет свое значение. Тон речи выглядит наиболее мрачным на фоне предшествующего веселья, такая смена настроения находит у девушек участие и сочувствие, они стирают платком краску с лица сидящего на столе принца, рассказывая о встрече с актерами.

Полоний объявляет о прибытии актеров в своей манере: пятясь от труппы за кулисами с пожеланием «всех благ», налетает на кресло и начинает пространное представление, перечисляя жанры, в которых актеры работают. Гамлет «шикает» на Полония, и это комично на фоне гнева, кипящего в душе принца. Труппа состоит лишь из двух актеров, так что сложные индивидуальные представления убраны, и Гамлет сразу переходит к ранее слышанному от них «рассказу Энея Дионе», агрессивно отталкивая Полония, когда тот перебивает принца похвалой его ораторских способностей. Актер продолжает прерванную речь Гамлета, недовольство Полония тем, что она слишком длинна, встречает саркастическое замечание Гамлета: «пойдет в цирюльню, с вашей бородой». Актер корчится на земле, изображая обезумевшую царицу Гекубу, и после повторения Полонием фразы Гамлета про «поруганную царицу» терпение принца иссякает, и он заглушает Полония, угрожая кулаком.

Освещенный лучом прожектора, Гамлет в монологе «Один я, наконец-то…» противопоставляет свое бездействие страсти актера: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?/ А он рыдает. Что он натворил,/ Будь у него такой же повод к мести,/ Как у меня?», - и задается вопросом, - «Я трус?», - глядя в глаза одному из зрителей, как и во время особо драматичных моментов всех монологов. Монолог Гамлета пропитан ненавистью к себе, это чувство умело передано на протяжении всей пьесы. Говоря о дяде, «кровавом, лживом, злом, сластолюбивом», с силой пинает спинку дивана и тут же, скорчившись от боли, признает свою вспышку недостойной: «Как шлюха, отвожу словами душу/ И упражняюсь в ругани, как баба». Он плюхается на диван, перекладывает подушки, его посещает идея о преступниках, кающихся под воздействием актерской игры, и он решается использовать эту уловку, чтобы «заарканить совесть короля».

Акт 3

Акт 3, сцена 1

Акт 3, сцена 1. Оповещенный Розой и Гильдой о готовящемся спектакле король готовит ловушку для Гамлета: Офелию сажают читать Библию в обращенное к левому углу сцены кресло. Сцену окутывает темнота, в луче света Гамлет вопрошает: «Быть или не быть». Благодаря камерности пространства, монолог подан тише и проникновеннее, чем в других постановках, маску внешнего спокойствия Гамлета нарушает лишь одинокая слеза, катящаяся по щеке. Рассуждая, как «дать себе расчет простым кинжалом», принц медленно проводит воображаемым ножом по запястью. Это заигрывание с идеей суицида выглядит, как крик о помощи от человека, разрываемого противоречивыми эмоциями: гнев на вероломное убийство отца, горе утраты, требование мести.

Огни освещают Офелию, поворачивающуюся к Гамлету с вопросом о том, как он поживает. Услышав в ответ робкое «чудно, чудно», она спокойно и настойчиво предлагает вернуть Гамлету любовное письмо. Интересное прочтение этой сцены в том, что Гамлет не пытается причинить боль любимой женщине и прогнать ее. Он не выходит из себя, а наоборот, пытается наладить отношения: ведет Офелию под руку при обмене репликами о добродетели и красоте, затем притягивает к себе и обнимает вокруг талии, признаваясь, что действительно любил ее. Ответ Офелии: «И заставили меня поверить в это», - искренний и страстный, вовсе не гневная реплика в пылу скандала, как и последующее, - «Не нужно было верить… я не любил Вас», - Гамлета.
тут должно быть фото с Офелией, но поскольку его нет, будет это:печальный принц - 1шт, блондинка - 1шт, цитата из письма Гамлета - 1шт

открывать осторожно

Офелия, прошептав: «Тем больше я была обманута», - целует Гамлета, и тот, страстно обнимая, целует в ответ. Но, будто внезапно передумав, отстраняется со словами: «Иди в монастырь!» и перечисляет свои недостатки, спокойно пытаясь объяснить, что как бы то ни было, вместе им не быть. Видна подлинная, болезненная привязанность принца, желание уберечь добродетель Офелии. После повторного «иди в монастырь» Офелия снимает блузку и пытается поцеловать его снова, показывая силу своей страсти.

Внезапный стук за сценой подсказывает Гамлету, что их подслушивают. Сердито указывая пальцем на Офелию, Гамлет вопрошает, где ее отец – при этом блузка, застрявшая между их телами, падает на пол. Явный обман в ответе приводит принца в ярость, он кричит невидимому соглядатаю Полонию, чтобы тот «разыгрывал дурака перед домашними». Затем, осыпая Офелию женоненавистническими насмешками, рвет письмо и, бросая клочки в воздух, как конфетти, объявляет, что «у нас не будет больше браков», после чего пинает Офелии ее блузку – любовь мгновенно оборачивается жестокостью после предательства. Врываясь в скрытую дверь, Гамлет кричит подслушивающим, что «те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить» и, с завершающим криком «в монастырь!» уходит. Офелия же, прислонясь к стене, признает Гамлета сумасшедшим: «…гордый ум сражен/ Растерзан бредом»

После такого прочтения сцены утверждение входящего Клавдия: «Любовь? Он поглощен совсем не ею», - не выглядит правдивым, ведь Гамлет явно любил Офелию. Полоний предлагает подслушать беседу Гамлета с Гертрудой: «пусть королева-мать его попросит/ Открыться ей», - а если и это ничего не даст, отправить Гамлета в Англию. Оставшись одна, в молчании стоя на коленях, Офелия тщетно пытается соединить кусочки разорванного письма, понимая окончательность разрыва единственных сердечных отношений в ее жизни. Это символизирует начало разрушения Офелии.

Акт 3, сцена 2

Акт 3, сцена 2. Стол переставлен вглубь сцены, а кресла и диван – вперед, для зрителей пьесы. Входит актер, репетирующий свою роль, Гамлет дает ему совет «играть по собственному разумению,… держать как бы зеркало перед природой». Гамлет и Горация беседуют, обняв друг друга за талию, изначально нейтральные слова Гамлета: «С тех пор/ Как для меня законом стало сердце/ И в людях разбирается, оно/ Отметило тебя… Кто не в рабстве/ У собственных страстей? Найди его,/ Я в сердце заключу его с тобою,/ В святилище души», - в постановке приобретают новый смысл, намекая, что разрыв с Офелией, в какой-то мере, связан с их знакомством в университете. Однако, далее ничто в их поведении не намекает на развитие отношений в любовный роман.

Двор приходит посмотреть на пьесу. Сидящий за столом Гамлет саркастически отвечает на вопросы дяди, пародируя его с шотландским акцентом. Затем выходит из-за стола, чтобы пошутить на тему актерских способностей Полония во время учебы того в университете. Гертруда просит сына сесть рядом, но он обращается к заметно нервничающей в его присутствии Офелии: «Леди, можно к вам на колени?.. То есть виноват: можно голову к вам на колени?.. А вы уж решили – какое-нибудь неприличие?», - но та не оценивает шутку, Гамлет садится на пол между диваном и ее креслом.

Пантомима вырезана, Роза и Гильда неумело помогают актерам с прологом пьесы. Актеры, изображающие короля и королеву, разыгрывают нежелание той вступить в брак после смерти предыдущего супруга. Гамлет, подскочив с криком «горько!», уходит за диван и оттуда слушает аргументы актера-короля и повторный отказ актрисы-королевы, бросая на Клавдия быстрые пронзительные взгляды. Во время паузы, когда актер-король ложится спать, Гамлет выбегает перед ним, спрашивая Гертруду, нравится ли ей пьеса. Он возвращается за диван, уверяя Клавдия, что пьеса – «препакостнейшая проделка. Но нам-то что до того? Вашего величества и нас, с нашей чистой совестью, это не касается», и на замечание Офелии о его колкостях отвечает очередной непристойностью: «Вам пришлось бы постонать, прежде чем притупится мое острие».

Актер вливает яд в ухо спящего актера-короля, Гамлет бросается вперед и запрыгивает на стол, с высоты которого излагает сюжет: «Он отравляет его в саду, чтобы завладеть престолом… Сейчас вы увидите, как убийца достигает любви жены Гонзаго». Поднявшись с дивана, Клавдий подходит к Гамлету, быстро оглядывает триумфально возвышающегося принца, смотрит в пол и с бормотанием «дайте свет, прочь отсюда!» удаляется в левую кулису. Нежелание открытого противостояния, смиренный облик и уход короля провоцируют реплику Гамлета: «Пусть раненый олень ревет».

Исполняя победный танец, Гамлет просит Горацию принести музыку. Ликование прерывает сообщение Розы и Гильды о том, что Гертруда очень расстроена и хочет поговорить с сыном. При общении с двуличными школьными друзьями под внешним спокойствием Гамлета различим гнев. Горация возвращается с магнитофоном, Гамлет использует его в обвинительной речи к Гильде: «Смотрите же, с какою грязью вы меня смешали. На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны... А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, и тем не менее вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя». Входит Полоний и, повторяя просьбу Гертруды, получает в ответ саркастические замечания Гамлета о форме облаков. Оставшись один, Гамлет обдумывает разговор с матерью, слова «Я ей скажу без жалости всю правду/ Словами, ранящими, как кинжал./ Но это мать родная – и рукам/ Я воли даже в ярости не дам» вырезаны по причинам, которые будут объяснены далее.

Акт 3, сцена 3

Акт 3, сцена 3. Диалог с Розой, Гильдой и Полонием вырезан, чтобы сосредоточиться на образе одинокого короля, борющегося со своей совестью. Король в пиджаке, который одевал на представление, только галстук-бабочка развязан и висит на шее. Световой эффект с крестом в дальнем конце сцены символизирует церковь. Начиная с «удушлив смрад злодейства моего», положа левую руку на сердце и подняв вверх правую, король приступает к молитве, но это не приносит облегчения, и признавая: «Нет, так нельзя. Я не вернул добычи./ При мне все то, зачем я убивал/…Раскаянье? Оно так много может./ Но что оно тому, кто нераскаян?/ О жалкий жребий!» - король в отчаянии падает ниц, затем снова встает на колени, продолжая молитву.

Гамлет, войдя в центральную дверь, встает позади Клавдия и заносит над головой того кинжал, но, задавшись вопросом: «буду ль я отмщен,/ Сразив убийцу в чистый миг молитвы», - решает отсрочить месть и скрывается.


Клавдий встает с колен и, признавая, что угрызения совести он почувствовать не в состоянии - «слова летят, мысль остается тут;/ А слов без чувств вверху не признают», срывает с груди крестик и бросает его на стол.

Акт 3, сцена 4

Акт 3, сцена 4. Стол передвинут в центр сцены и декорирован, как кровать Гертруды. На стене-декорации висят два портрета: справа, на четко различимой двери - умерший король Гамлет, анфас, при регалиях, с серьезным выражением лица, слева, на секретной двери – Клавдий, в пол-оборота, с усмешкой на лице. Полоний скрывается за секретной дверью.

Из кулисы появляются королева и принц с занесенным над ней кинжалом, с этим агрессивным вступлением связана редакция речи Гамлета, упомянутая в сцене 2 акта 3. Сильно поставленная сцена взаимных упреков показывает, что по силе характера, по крайней мере, поначалу, Гертруда сравнима с Гамлетом. Разочарованная его непримиримостью, она бросает: «Так пусть же с вами говорят другие», - после чего Гамлет хватает ее за руку, испуганная королева зовет на помощь, ей вторит Полоний, провоцируя решительные действия принца. Гамлет, подойдя к источнику звука, многократно пронзает портрет кинжалом и замирает, когда из открытой им двери замертво падает тело подслушивающего. С ненавистью глядя на изрезанный портрет Клавдия, Гамлет уверяет мать, что его поступок «немногим хуже, чем в грехе проклятом,/ Убив царя, венчаться с царским братом», на ее недоумевающее: «Убив царя?», - громко кричит: «Да, мать, я так сказал!», - но узнав в мертвеце Полония, с ужасом понимает свою ошибку, в панике пытаясь оправдаться говорит, что «опасно быть не в меру шустрым».

Указывая на портреты, Гамлет выражает отвращение к связи Гертруды с Клавдием, срывает белье с кровати, говоря о «гнилом поту засаленной постели», и продолжает браниться, продвигаясь с матерью вглубь сцены. Появляющийся в центральной двери призрак короля напоминает Гамлету о его цели: медленно приближаясь, хромая, он обнимает руками голову Гамлета, а затем исчезает в левой кулисе. Гертруда считает призрак плодом больного ума, пара опускается на пол, и Гамлет кладет руку матери себе на шею, уверяя: «Мой пульс, как ваш, размеренно звучит… не бред/ То, что сказал я». Они мирятся, садятся на край кровати, и Гертруда ласково гладит руку сына. Упоминание об отправлении Гамлета в Англию вырезано, сцена завершается тем, что подавленный Гамлет уносит тело Полония.

Акт 4

Акт 4, сцена 1

Акт 4, сцена 1. Вошедший Клавдий спрашивает у Гертруды о случившемся. Та, сползая по стене на пол, рассказывает об убийстве Полония. Король отправляет Розу и Гильду разыскать Гамлета. Гертруда, теряя самообладание, рыдает, стоя на коленях у кровати. Клавдий неискренне утешает ее, пытаясь покровительственным тоном прикрыть свою неспособность к сочувствию, и просит: «Не оставляй меня, жена./ Душа в тревоге и устрашена».

Акт 4, сцена 2

Акт 4, сцена 2. Гамлет сталкивается с Розой, пытающейся узнать, где спрятано тело Полония, и пренебрежительно сравнивает ее с «губкой», которую король выжмет досуха, как только в ней отпадет нужда. Достав револьвер из заднего кармана брюк, Роза принуждает Гамлета следовать с ней, но потешающийся принц сам опережает ее на пути к королю.

Акт 4, сцена 3

Акт 4, сцена3. Клавдий дознается, где тело Полония, Гамлет дерзок и насмешлив, что провоцирует жестокость короля, объясняемую парадоксальным бессилием. Первую попытку Гамлет встречает саркастичной речью о теле, поедаемом червями, вторую – язвительным предложением поискать на небесах самому, Клавдий почти набрасывается на Гамлета, но мгновенно берет себя в руки. Гамлет радуется новости об отправлении в Англию и, прощаясь, обращается к дяде «дорогая мать», в ответ на недоумение того поясняя, что «отец и мать - муж и жена; муж и жена - единая плоть», и обнимает его, разгневанный Клавдий решительно отталкивает принца руками. В постановках редко изображают такую ярость и жестокость Клавдия, берущего ситуацию в свои руки. Сцена заканчивается речью Клавдия, урезанной в части слов про дань Британии датчанам: «И если, Англия, мою любовь/ Ты ценишь,.. не думай обойти/ Прямую букву моего приказа,/ Которым тайно Гамлета тебе/ Я в руки отдаю на убиенье.»

Акт 4, сцена 4

Акт 4, сцена 4. Роза, Гильда, Горация и Гамлет появляются в черных пальто, на экране проектора хмурое небо, звук летящих самолетов символизирует выдвижение норвежского войска на войну с Польшей.


Встреча с Фортинбрассом вырезана, речь норвежского капитана отдана Горации, так что ее пояснение: «Мы идем отторгнуть/ Местечко, не заметное ничем./ Лишь званье, что земля», - предполагает, что она уроженка Норвегии. Камерность пространства позволяет выбрать более спокойный тон в размышлениях Гамлета о том, что все предзнаменования торопят его месть. На этой спокойной ноте наступает антракт.

Акт 4, сцена 5

Акт 4, сцена 5. Горация сообщает Гертруде о помешательстве Офелии, обе в пальто, показывая, что действие происходит на улице. В заботе об Офелии, во взглядах, которыми они обмениваются по ходу сцены, подчеркивается их незримая связь, как женщин.

Горация уходит за Офелией, Гертруда, склонившись, объясняет свое предчувствие беды тем, что «всего страшится тайная вина». Офелия бросается к ней с вопросом: «Где Дании краса и королева?», заключает ее в объятия и кружится с ней, не ослабляя хватки, распевая отрывки песен. Король, появляясь, интересуется, как она поживает. Отвечая: «Хорошо, награди вас бог», - Офелия кланяется так низко, что касается его, затем говорит о «сове, бывшей дочкой пекаря», зайдя за спину короля и скользя по ней вверх-вниз, имитируя танец у пилона. Она твердо бросает завуалированные обвинения, глядя Клавдию в лицо, демонстрируя, что не боится последствий. Действия Офелии становятся все более непристойными: исполняя «Завтра, в Валентинов день», она просовывает руку между ног Клавдия, имитируя член на словах «когда он встал» и «у всех мужчин конец один», ложится на спину, сгибает ноги в коленях, имитирует фрикции, изображая героя песни, нарушившего обещание жениться: «И было б так, срази нас враг,/ Не ляг ты ко мне в кровать», затем изображает руками живот и, будто обращаясь к ребенку, говорит, что «нужно быть терпеливыми», и уходит со словами: «Прощайте, дорогие сударыни».

Прибытие Лаэрта не объявляют: он врывается вслед за звуками стрельбы. У него отчаянный вид, противоречащий показанному ранее мягкому характеру, и возможно, поэтому Клавдий не слишком напуган. Вернувшаяся Офелия, медленно взмахивая руками на манер крыльев, замирает позади, Лаэрт говорит о ее состоянии прямо в ее присутствии. У нее с собой множество бутылочек с аромамаслами. Усадив Лаэрта рядом, она протягивает ему две, говоря, что это розмарин и анютины глазки. Когда он берет их, Офелия выхватывает пистолет из его руки, вскакивает и направляет его на присутствующих, но эта угроза чисто символическая, поскольку она не держит палец на курке.

Раздав остальные бутылочки, она заставляет всех преклонить колени на воображаемой могиле отца и вылить содержимое туда, после чего поет «Неужто он не придет?» - песню, исполненную Гамлетом в начале постановки. Повторение песни символизирует, что Офелия и Гамлет лишились не только своих отцов, но и друг друга. Кроме того, в постановке Офелия как бы отзеркаливает ситуацию с Гамлетом, для которого в большей степени ударом является предательство не Клавдием, а окружающими женщинами: равнодушной матерью, шпионящими Розой и Гильдой, и безусловно, слабовольной Офелией, та же в своем безумии заявляет, что мужчины всегда используют женщин.

«Скорбящие» складывают руки в молитве и выливают содержимое бутылочек на пол. Со словами «храни вас бог» Офелия приставляет пистолет к виску, но хватаясь за живот от воображаемых толчков ребенка, убегает. Таким образом, в постановке беременность Офелии последовательно показана воображаемой, как часть ее безумия. «Дай мне поговорить с твоей печалью» Клавдий произносит, возвращая Лаэрту пистолет, символизируя ловкое перенаправление мстительных порывов того на пасынка.

Акт 4, сцена 6

Акт 4, сцена 6. Ранее показанная двусмысленность отношений Гамлета и Горации поддерживается тем, как она читает письмо о пережитом по пути в Англию нападении пиратов: произнося «при абордаже я перескочил к ним на борт», опускает письмо и смотрит в зал, будто говоря «как всегда», читая дальше, закатывает глаза, как девушка, узнающая о безрассудном, но впечатляющем поведении возлюбленного, и заканчивая «твой, в чем ты, надеюсь, не сомневаешься, Гамлет», прижимает письмо к груди. В данной постановке сцена однозначно показывает любовь Горации к Гамлету.

Акт 4, сцена 7

Акт 4, сцена 7. Клавдий объясняет Лаэрту, что не отдал Гамлета под суд за убийство Полония из-за любви, питаемой к нему матерью и народом. Горация прерывает разговор, вручая Клавдию письма Гамлета, тот грубо отсылает ее, возможно, недовольный ее близкими отношениями с принцем. Клавдий и Лаэрт обсуждают план убийства Гамлета смазанной ядом рапирой и отравленным вином. Дискуссию прерывает мрачная Гертруда, медленно идущая вдоль задней части сцены, волоча за собой белое пальто и бормоча: «Неужто он не придет?», она сообщает Лаэрту, что его сестра утонула.

Акт 5

Акт 5, сцена 1

Акт 5, сцена 1. Могилу Офелии готовит лишь один человек (тот же актер, что исполнил роль отца Гамлета), в связи с чем диалог вырезан. Стоя в углублении посреди сцены, могильщик выкидывает из него черепа, распевая песню из оригинала пьесы «Не чаял в молодые дни я в девушках души». Гамлет и Горация, появившись из кулис, забавляются разговором о том, кому могли принадлежать черепа. Продолжая песню словами «и рой могилу старику на водворенье в ней», могильщик берет руку скелета и изображает, будто она прогуливается по краю могилы, затем выстраивает перед собой черепа и бьет по ним костями, как по барабанам. Обменявшись остротами с могильщиком, Гамлет поднимает череп Йорика и со скорбью вспоминает, как тот «тысячу раз таскал его на спине».


А затем с северо-ирландским акцентом говорит за Йорика: «Ступай теперь в комнату к какой-нибудь даме и скажи ей, что, хотя бы она накрасилась на целый дюйм, она все равно кончит таким лицом; посмеши ее этим», далее следует фирменное эхехе. Эта сцена будто показывает, каким был Гамлет до утраты отца: забавный, привлекательный, харизматичный друг с острым интеллектом, но никогда не воспринимающий себя слишком серьезно. В отличие от большинства современных постановок, оставлен последующий диалог о прахе Александра Македонского.

Завидев похоронную процессию, пара прячется в левой кулисе. Лаэрт несет на руках Офелию, одетую в белый саван, кладет ее рядом с могилой с вопросом: «Какой еще обряд, скажите?» Гертруда выливает на Офелию часть данного ей аромомасла, произнося «нежнейшее – нежнейшей» (в оригинале: «sweets to sweet», слово имеет также значения: сладкий, милый, душистый, приятный»). Вместо прыжка в могилу с уже опущенным гробом, Лаэрт спускается туда, держа Офелию на руках. Выходит Гамлет, насмехаясь над высокопарными словами Лаэрта, тот выпрыгивает из могилы и начинает душить, схватив принца за горло обеими руками, их разнимают, могильщик удерживает Лаэрта, а Горация – Гамлета. Гамлет бранит Лаэрта за несдержанность, затем угрожающе смотрит на Клавдия. Подчеркивая, что действие происходит в ночное время, скорбящие держат в руках факелы (электрические, конечно же), и факел Клавдия зловеще освещает лицо Гамлета, когда тот произносит завуалированную угрозу о скором воздаянии.

Акт 5, сцена 2

Акт 5, сцена 2. В спокойной обстановке дворца Гамлет рассказывает Горации о заговоре: показывает письмо Клавдия королю Англии, содержащее смертный приговор для Гамлета, и рассказывает, как подменил письмо, обрекая на смерть Розу и Гильду, которым «по сердцу было их занятье», он не испытывает сожаления к предателям. Придворный Озрик, исполняемый тем же актером, что и Полоний, входит вычурным строевым шагом. Гамлет потешается над ним, попеременно настаивая, чтобы тот снимал и надевал свою фетровую шляпу. Озрик столь раздражающе витиевато восхваляет Лаэрта, что Горация присоединяется к насмешкам, и вопрос «что знаменует упоминание этого джентльмена?» они произносят вдвоем. Анахроничное упоминание «гужей» и «портупей» вырезано. Озрик удаляется с вычурными поклонами, Гамлет, прощаясь, шутливо пародирует его жесты и манеру речи. Дальнейший фатализм Гамлета относительно поединка основан на его убежденности, что «готовность – это все». Гамлет переодевается для поединка: снимает пальто и толстовку, одевает кожаные куртку и перчатки.

Фехтовальная дорожка выложена соединенными металлическими пластинами, с одной стороны в конце ее диагонально установлены две скамьи, с другой – стол, так что вся конструкция по форме напоминает стрелу. Двор собирается в ожидании поединка, Гертруда наблюдает справа, не слишком жалуемая при дворе Горация подглядывает из левой кулисы, она держится на расстоянии от двора ввиду немилости Клавдия. Клавдий предлагает Гамлету и Лаэрту пожать руки в знак примирения, Гамлет проделывает это спокойно и обстоятельно. Затем участники поединка выбирают рапиры в глубине сцены, хоть фактически сражаются на рапирах и кинжалах, и встречаются в центре поля боя. Как только Озрик быстрым взмахом руки дает сигнал к началу, Гамлет уверенным движением делает резкий выпад и ударяет по кончику рапиры Лаэрта с такой решимостью, что тот отступает от неожиданности, затем возвращает удар Гамлету, но тот удерживает позицию. Этот символический обмен ударами показывает Гамлета более агрессивным и уверенным фехтовальщиком, что закономерно с учетом ранее показанного мягкого характера Лаэрта. Бой начинается всерьез, слышен звон клинков, противники сражаются с большой скоростью и с равным умением до тех пор, пока Гамлет не задевает клинком руку Лаэрта, удар засчитывается.


Клавдий опускает жемчужину в бокал и предлагает его Гамлету, тот отказывается, и бокал остается у слуги на подносе. Гамлет наносит второй удар в живот Лаэрта, во время возникшей паузы Гертруда вытирает лоб Гамлета своим носовым платком, затем берет бокал с подноса стоящего рядом слуги. Клавдий, находящийся с Лаэртом на другом конце дорожки, мягко просит ее не пить, но та настойчива в своем желании.

Третий спарринг заканчивается объявлением «впустую, тот и этот», когда кинжалы и рапиры фехтовальщиков скрещиваются, образуя квадрат. Лаэрт вонзает отравленный клинок в спину Гамлета, принц корчится от боли. Затем, оглянувшись, яростно смотрит на Лаэрта, на нем плотные перчатки, так что он выхватывает клинок Лаэрта, хватаясь за лезвие, и копирует удар Лаэрта. Окружающие в ужасе от внезапной вспышки насилия, Лаэрт поднимает рапиру Гамлета, и бой продолжается, уже без кинжалов. В ожесточенной схватке Гамлет с силой наносит еще один удар в живот Лаэрта (объясняющий, почему Лаэрт умирает первым). Лаэрт падает на землю, следом за ним падает Гертруда, говоря, что вино отравлено. Лаэрт сообщает Гамлету об отравленном клинке, Клавдий пытается выхватить рапиру у Гамлета, но безуспешно, Гамлет наносит удар, Клавдий, шатаясь, отходит вглубь сцены и падает. Гамлет берет кубок Гертруды и выливает остатки в рот бессильно лежащего на спине Клавдия. На последнем вздохе Лаэрт просит Гамлета «обменяться прощением», и они примиряются.

Гамлет поворачивается к стоящей рядом у левой кулисы Горации со словами «я гибну, друг!» - несмотря на всю его ненависть к себе и преследующие мысли о суициде, он шокирован, напуган и удивлен тем, что должен умереть. Шатаясь, он идет к Гертруде, и падая рядом с ней, восклицает: «Прощайте, королева злосчастная!», - садится, озирается по сторонам, хватаясь за грудь, произносит: «смерть, свирепый страж, хватает быстро», - его речь все больше искажается от физической боли. Вновь обращаясь к Горации со словами о том, что все кончено, он просит рассказать «правду непосвященным», Горация бросается к принцу, говоря, что «больше римлянка, чем датчанка», хватает кубок, но Гамлет вырывает его. Горация берет принца за руку и держит так, пока его не забирают.

Услышав пушечный залп, Гамлет спрашивает Озрика: «Что за бранный шум?», - и тот поясняет, что приближается Фортинбрасс. Это последние минуты жизни Гамлета, не в силах сохранить сидячее положение, он медленно заваливается назад, поддерживаемый Горацией. Левой рукой он тянется к Гертруде и, когда почти откидывается, его пальцы сжимают ее в жесте примирения, и это отсылает нас к моменту во второй сцене первого акта, когда связь матери с сыном была разрушена.

Умирающим голосом, с хрипами и стонами, Гамлет одобряет Фортинбрасса в качестве будущего правителя Дании, на миг поднимает взгляд, сообщая: «Дальше – тишина». Следует пауза, во время которой Горация продолжает смотреть на теперь уже мертвого Гамлета, держа его за руку, затем произносит финальные слова (они скомпилированы из ее ответов в разговоре с Фортинбрассом, а также из речи самого Фортинбрасса): «Почил высокий дух. - Спи, милый принц./ Спи, убаюкан пеньем херувимов!» - звук барабанов за сценой, - «Зачем все ближе барабанный бой?.. пусть на помост высокий/ Положат трупы», - ее голос дрожит; склоняясь над Гамлетом и все еще держа его руку, она с нежностью и грустью подносит ее к губам и целует, а затем прижимает к сердцу, - «на виду у всех;/ И я скажу незнающему свету,/ Как все произошло… Пусть Гамлета к помосту отнесут,/ Как воина, четыре капитана./ Будь он в живых, он стал бы королем/ Заслуженно.»

Аналогично версии телепостановки с Браной, четыре человека поднимают тело Гамлета на плечи и медленно уносят на глазах неподвижной безмолвно плачущей Горации под звучащее акапелла «Неужто он придет», свет гаснет.

---

Актуальное

упоросная версия

Все началось с того, что старая сводня Винтур опять приложила свою костлявую лапку и на банкете посадила их вместе. Томка не послал Свифт сразу, когда она не к месту вскочила танцевать, а обджентльментствовал, поддержал танец. Свифт запала. Пиарщики увидели профит. Подсказали ей поднажать. Том не дурак, подумал, "а почему бы и не отдохнуть, я честно отпахал 4 фильма и сериал на 6 серий?"
Обрадованная Свифт пригласила парня в гости, Род айленд, все дела, романтика, и все бы ничего, да вот только инспирированные Свифт поцелуи на фоне шпионских камушков слились в прессу пробным камнем. Фандом проснулся, подумал, что это снимается новый клип и задержал дыхание.
Том джентльмен и отличный бойфренд - сам про себя такое рассказывал - веселый, романтичный, много-много танцев, он настаивает на танцах. Закрутилось. Концерты, детские вечеринки, океан. Дурацкая майка, татушки, но чего не сделает британский джентльмен, если молодая американская кантри певица просит и преданно улыбается, приоткрыв свой ярко напомаженный рот?
Один напряг - папсы повсюду. Папсы были частью игры. После того, как папсы попали на фото якобы интимной ресторанной вечеринки, астрологи обьявили неделю хиддлсвифт. Число хейтеров во всех жилищах и замках карты увеличилось втрое.
Пиарщики хрюкнули и запустили двойную мульку с родителями. Не помогло. Фандомы напряглись и ощерились.
Папсы стали гоняться за Томом, достали его у спортзала так, что Хиддлсконда взбунтовалась и рвалась из шорт. Фандом сглотнул слюну, завел отдельную папку для актуальных фоток и гифок, но Свифт принимать ни в какую не хотел. В прессе появились первые оскорбления в адрес Тома.
Глядя на фото с самолетами и автопарком Свифт, фандом словил амок и хейтил, хейтил, хейтил. Особо продвинутые полезли в гугл, чтобы узнать стоимость этого бохатства, после чего откупорили свой НЗ с авиационным спиртом и впали в анабиоз, изредка выходя из него, почему-то представляя себя авиадиспетчерами.
Пиарщики закусили удила, вспомнили о сумме контракта и предложили молодым сгонять в Рим, чтобы додать обнимашек со смехом на фоне вечных развалин. В Колизее впервые с патрицианских времен арену закрыли на спецобслуживание. Фандом не по-христиански зарычал и был готов спустить львов своей ненависти на ничего не понимающего Томку.
Вызвали из отпуска Люка. Люк схватился за голову, покрыл всех матюгами и послал нафакапившую пиар команду к матери, ебениной.
День и ночь молился Люк Виндзор всему пантеону богов, но придумал как вытащить Тома из трясины.
Томку запульнули в Австралию к Хемсворту. Одели в черный как все грехи мира пиара и шоубиза костюм, загримировали под Локи. Рядом поставили Тора. Фандом упал на колени, счастливо взвыв ЛокеБох!
Хитрый Виндзор, потирая руки, засел за сочинение фанфика для прессы. "Томка - козел, захотел слишком много пиара, ишь чего удумал, позвал честную девушку на Эмми, да как он мог! естественно, что это так не понравилось скромной Свифт" - вот этa версия зайдет всем, устало подумал Люк и сел ожидать лавины.

---

To remember by

@темы: TH